— Ездят куда-нибудь, например, — хмыкнул Алджи.
— Да мне особенно некуда, — призналась я. — В мой родной поселок, честно говоря, не хочется. А так… Да куда еще?
Я не стала уточнять, что если бы были деньги, куда съездить, конечно, нашлось бы. Хоть ту же столицу посмотреть, хоть куда-нибудь на побережье, к морю, да мало ли вариантов. Но имеем то, что имеем. Тель-Рей я люблю, жизнь здесь меня вполне устраивает, работа — тоже более чем.
Мои пальцы поднялись чуть выше, и я с силой надавила на точку не то в самом верху шеи, не то в основании черепа. Я и сама не знала, как правильно определить ее местоположение, но важнее было другое: Алджи с шумом втянул воздух через прикушенную губу.
— Когда я нажимаю здесь, в лоб тоже отдает? — спросила я.
— Да. Над левым глазом.
— Я могу еще помассировать, но лучше обезболю.
— Магией? — тут же напрягся Алджи.
— Да. А что тут такого? — удивилась его реакции я.
— Лучше не надо, — лаконично сказал он.
— Почему?!
— Э… — Алджи помялся, потом привел довольно странное обоснование: — У меня не осталось больных зубов. — И наконец объяснил более доходчиво: — Не хотелось бы лишиться чувствительности на целую неделю.
— Ах, ты про тот раз! — сообразила я, припомнив, что однажды уже проводила для Алджи сеанс обезболивания.
— Не сердись. Тогда это действительно было очень уместно. Сказать по правде, боль была практически нестерпимой. Но сейчас ничего подобного не происходит, так что…
— Тогда я старалась изо всех сил, — постаралась доходчиво объяснить я. — И была совершенно уверена, что ни на что подобное не способна. Думала, если буду работать на максимуме, то смогу помочь хоть немного.
Я уже сидела не за спиной у Алджи, а рядом, свесив ноги с кровати. Он благодарно погладил меня по щеке.
— А сейчас я стараться не буду, — заботливо заключила я. — Минимальный поток обезболивающей магии. Для обычной головной боли должно хватить.
— Ну ладно, — сдался Алджи.
— То-то же.
Я развернулась в его сторону, положила руки ему на скулы и посмотрела в глаза. Секунд через пятнадцать морщины у него на лбу разгладились.
— Лучше? — спросила я.
Алджи кивнул, просветлев лицом.
— Намного.
Я, «без объявления войны», от души дала ему затрещину.
— Это что за фокусы? — изумленно вскинулся он.
— Проверяю твою чувствительность, — ответила я самым что ни на есть невинным тоном.
Вот так, а нечего мне не доверять!
— Так как, с чувствительностью все в порядке? — заботливо спросила я.
— В порядке, — отозвался Алджи, потирая ушибленное место.
Потом, с той же степенью внезапности, подхватил меня и пересадил к себе на колени. На всякий случай еще и придержал, чтобы не смогла соскочить. Но я и не пыталась: меня все устраивало.
— По поводу расследования, — сам возвратился к моему вопросу Алджи, видя, что тема противостояния исчерпана. — Мы работаем по нескольким направлениям. Во-первых, Флай сейчас как следует трясет Гардена-младшего и кожевника. Все это под строжайшим секретом, конечно. Даже мать Гардена думает, что он уехал на пару дней на отдых, к реке. Флай пытается определить, на что, помимо сна, пытались повлиять злоумышленники, но пока результатов нет. Во-вторых, мы проанализировали ситуацию, взяв за основу твою собственную гипотезу, и определили круг возможных будущих жертв.
— Вот как? — заинтересовалась я. — Каким образом?
— Основная идея такая, что преступник воздействует на людей политически неблагонадежных. Это — единственный фактор, объединяющий жертву вроде Гардена с теми, чьи родственники сидят в тюрьме или кто отбыл срок заключения сам. Кроме того, в зону риска в первую очередь попадают одинокие люди, необычный сон которых вполне может остаться без внимания. Вероятнее всего, именно в этом причина особого интереса преступника к нищим или одиночкам вроде кожевника. Не могу сказать, чтобы круг потенциальных жертв стал по-настоящему узким. Проследить за всеми невозможно. Но мы постарались составить как можно более полный список тех, кто прежде сидел в тюрьме, живет в Тель-Рее, одинок и политически неблагонадежен. Несколько человек выделили особенно. За ними установили круглосуточное наблюдение. Если кого-то из них погрузят в магический сон, мы своевременно об этом узнаем. Если кто-то из них окажется замешанным в преступлении — тем более. И третье направление — собственно участок. Поиск того, кто действует изнутри. Этим я занимаюсь лично и, разумеется, особенно аккуратно. Но, — он развел руками, чтобы почти сразу же снова сомкнуть их на моей талии, — конкретных результатов пока нет ни по одному из направлений. Это нормально, учитывая, как мало прошло времени. Но все равно плохо — если учесть, как мало времени остается.
— Ты справишься, — заявила я, кладя руки ему на плечи. — Только держи меня тоже в курсе, хорошо? Мне не нужен отпуск.
Он улыбнулся.
— Непременно. Я имею в виду держать в курсе. Отпуск тебе все-таки нужен, но это мы обсудим потом.
— Это точно, — хмыкнула я. — Глупо обсуждать тему отпуска с безработной.
И вот ведь интересно: вчера мне казалось, что разрушился весь мир. Сегодня я была в состоянии улыбаться, упоминая свое увольнение. И поймала себя на том, что совершенно не сомневаюсь: Алджи действительно все уладит. Любопытно: это объективная оценка ситуации или я, напротив, пребываю в плену иллюзий?
Алджи, в отличие от меня, не улыбнулся: его упоминание данной темы явно не порадовало.
— Еще напомни, что я тебе не начальник, — пригрозил он.
— Еще как напомню, — подхватила я, умышленно не оценив грозности тона. — Не сомневаюсь, ты в курсе, что подобные отношения между сотрудниками участка — это неэтично? — Я пару раз выразительно кивнула на его колени, на которых удобно устроились мои собственные ноги. — И, между прочим, в первую очередь данное правило касается именно начальства. За неуставные отношения с прямой подчиненной могут понизить в должности, если не уволить.
— Про этику я все хорошо знаю, можешь мне поверить, — отозвался Алджи, начисто проигнорировав упоминание о возможных взысканиях.
Таким тоном отозвался, словно говорил о наболевшем. И мне припомнилось, с каким остервенением он выдохнул тогда «Сними эту чертову форму». Только я хорошо понимала, что правила, установленные в участке, вряд ли значили для Алджернона так уж много. Взять хотя бы все ту же выброшенную в мусорную корзину жалобу. Скорее речь шла о его собственных моральных принципах.
— Прости, но сейчас я больше не настроен говорить о делах, — заявил Алджи. И после поцелуя в губы добавил: — Твоя поза не слишком к этому располагает.
Поза поменялась почти сразу: Алджи опрокинул меня на кровать.
