Их страх имел дивный вкус – животный и такой мощный, что не поддавался управлению. Его можно было лишь поглощать. Их ужас придавал мне сил, пока я не стал достаточно могущественным, чтобы подчинить себе волю придворных советников. К тому часу, как был принят закон, девушки были мне уже не так нужны – запасов силы мне хватило бы надолго. Но я не остановился. Незачем было, раз уж они подавали мне своих дочерей по первому требованию.
Ло-Мелхиин, конечно, ненавидел все это. Ненавидел, как я использую его руки для убийства, причем совершенно беспричинного. Ненавидел, как я отдаю приказания его голосом. Как я использую его тело, чтобы сидеть на троне, издавая собственные указы. Ему было все равно, что я правил мудро и что людям, которых я не убивал, жилось хорошо. Он заходился криком в уголке собственного разума, и порой мне хотелось истребить его до конца, как было принято у моих соплеменников, но его страдания доставляли мне удовольствие, и я не стал этого делать.
Мы восстановили порядок после бездумного правления его отца, и потому мужчины позволяли нам делать что угодно, соглашаясь на любую цену. Наши Скептики находили ответы, не успев задать вопрос, и создавали вещи в равной степени диковинные и прекрасные. У наших Жрецов были деньги на храмы, алтари и лучшие подношения для своих мертвых, которых они называли божествами. Наш народ не голодал. Наша армия была сильна, а наши стены неприступны.
Мужчинам нужно было лишь это. Мне же требовалось кое-что еще.
Я нашел искусного резчика, который без меня мог бы до конца своих дней строгать стрелы, и сделал из него одного из величайших мастеров эпохи. Я нашел Скептика, который возился с песком и стеклом, чтобы определять время, и дал ему воду и колесики, глядя на которые любой мог узнать, который час. Мой повар некогда был простым мельником, моловшим зерно для других. Когда я привел его в свою кухню, он постиг поварское ремесло и вскоре научился делать лепешки, сохранявшие свежесть много дней.
Кузнец, математик, архитектор, объездчик лошадей – список тянулся бесконечно.
Они сгорали дотла, даже не зная, что охвачены огнем.
Я сделал правильный выбор, завладев Ло-Мелхиином. В мире были другие короли и другие земли, но его народ стоял на грани величия. Два, быть может, три поколения отделяли его от совершенства ремесел и наук. И я дал им все это, подсказав обходные пути и подстегнув их, где мог. Я мог бы завоевывать новые земли, если бы хотел, но я был доволен тем, что имел.
Никто из них не задумывался, почему все происходит так быстро. Они были слишком довольны результатами и неслись вперед, словно резвящиеся жеребята. Они творили, мастерили и изобретали, будто ничто не могло их остановить. Если они и оставляли брешь в чересчур поспешно построенном мосту или ненароком иссушали колодец, меня это не тревожило. Когда я накоплю достаточно сил, чтобы хватило навсегда, я уйду от них. Какое мне дело, если все они вымрут.
Никто из них не задавался вопросом о том, как умирали мои жены, – разве что в самых жутких снах и самых потаенных мыслях. Они принимали их смерть так же безропотно, как и свои небывалые достижения. Мужчины перестали вести счет, как и я. Никому не было дела до череды чернявых девиц, приезжавших в мой каср и встречавших там свою погибель. Они были безымянными и безликими под своими покрывалами. Иногда я смотрел на них, иногда прикасался к ним. А иногда просто уничтожал и отправлялся за следующей.
До тех пор, пока мне не попалась та, что не умирала. В первую ночь, когда она стала моей, я не стал разжигать свое пламя в полную силу. Мне было любопытно. У нее был норов. Она намеренно привлекла мое внимание, и я не знал почему, пока ее не усадили в седло и мы не поехали прочь. Она подставилась мне, чтобы спасти сестру, а такого прежде не случалось.
На вторую ночь я стал насмехаться над ней и заставил ее говорить со мной. На третью ночь я обрушил на нее всю мощь своего пламени, но она все равно выжила.
Она была не из моего племени, но в ней таилась какая-то сила не вполне человеческой природы. Она все не умирала, и я задумался – быть может, я наконец обрел королеву, ради которой можно предать пустыню огню?
Глава 16
На тридцатую ночь с того дня, как я стала женой Ло-Мелхиина, он пришел в мои покои и не ушел после того, как отпустил мои руки.
Вместо этого он откинулся на мягкие шелковые подушки у изголовья моей постели. Я все еще сидела в изножье кровати, одетая ко сну. Служанки потушили все огни, кроме той лампы, что стояла возле нас, и часовой свечи в углу. Воздух в комнате был густо наполнен благовониями, запах которых мне не нравился и сдавливал мне грудь. На мне не было покрывала, за которым я могла бы спрятать от него свое лицо, поэтому я сидела без движения, постаравшись обратиться в камень. Он улыбнулся своей хищной улыбкой охотника.
– Ты прожила со мной дольше, чем все прочие, жена моя, – сказал он. – Как ты думаешь, почему?
Я не была уверена, знает ли он причину и ждет ли, что ее знаю я. Он больше не насмехался надо мной, но был суров и жесток, как ураган в пустыне, который видно за много часов до его прихода, но которого невозможно избежать. Его прежняя холодная насмешливость нравилась мне больше. Тогда он хотя бы не уделял мне столь пристального внимания.
– Я не знаю, мой господин, – ответила я. – Быть может, мое божество улыбается мне с небес, и его сила больше твоей.
Теперь он улыбался, словно гадюка, которую ткнули палкой.
– У остальных тоже были божества, – сказал он. – Но они не спасли их.
Такие слова мог бы произнести Сокат Ясноокий, но в устах Ло-Мелхиина они звучали жестоко. Слова Скептика наталкивали собеседника на размышления. Слова Ло-Мелхиина были призваны уничтожить его страхом.
– Отец отца нашего отца был очень хорошим человеком, – сказала я. – Мы молились ему на протяжении многих лет, оставляя у его алтаря щедрые подношения.
– Как думаешь, что случится с твоим божеством, если я прикажу сжечь ваши захоронения? – он произнес эти кощунственные слова, будто они ничего не значили. Впрочем, для него так и было. – Видала ли ты, как горят останки, жена? Поначалу это похоже на то, как жарится козлятина, но потом плоть сходит с костей, подпитывая пламя, пока не останутся только голые кости. Они корчатся и дробятся, изливая костный мозг, пока не превратятся в пыль.
– Так будет с чем угодно, господин, – отвечала я. – Если разжечь достаточно сильный огонь.
– Хотела бы ты увидеть это? – спросил он.
– Нет, – сказала я. – Я видела такое, когда мы собирали костный мозг для хозяйственных нужд. Мне незачем смотреть, как кости сгорают впустую.
– И тебе не любопытно? – спросил он. – Разве тебе не хочется знать, как устроен мир?
– Любопытно и хочется, – ответила я. – Но лучше я буду терпелива и узнаю все в положенное время, чем стану искать знание ценой разрушений.
