– Они в безопасности, Йен, – прошептала Сара. – Честное слово.
Но Йен ее не слышал. Он слышал другие голоса. Видел другую реальность, а его глаза были слепы ко всему, кроме давнишней сцены, разыгравшейся перед ним.
Он спорил и искал, звал их на гэльском языке, и его слова кружились по комнате, как шотландский хоровод рилл. Его глаза наполнялись слезами, которые стекали по щекам. Сара слышала в его голосе безудержную тоску, разрывавшее его чувство вины. Настойчивую решимость изменить правду.
– Вы видели их? – начал он спрашивать. – Двух девочек лет двенадцати? Рыжеволосых, как я? Пожалуйста! Вы должны были с ними сталкиваться.
Сара почти воочию видела, как Йен пробивается сквозь промозглую зимнюю сырость, как все глубже и глубже забирается в трущобы Эдинбурга. Видела, как с каждым разом, когда ему говорили, что он пришел слишком поздно, его сердце сжималось все сильнее, и ее сердце разрывалось вместе с ним.
– Йен, пожалуйста, – повторяла Сара, утирая слезы с его ввалившихся щек. – Они в безопасности. Фиона и Мейрид в безопасности.
Он так и не услышал ее.
Сара еще могла переносить сцены битв, потерю его людей. Но это совсем другое. Она даже лучше Йена Фергусона знала, как Фиона и Мейрид страдали во тьме под тем мостом – две двенадцатилетние девочки, покинутые всеми, кроме них самих. Это было еще хуже, потому что теперь Сара познакомилась с Йеном. Сам того не желая, он разрушил ту защитную стену, которую она вокруг себя возвела, как будто та была из тонкого льда, и Сара неожиданно оказалась… не в аду, конечно, но в полном замешательстве в месте, заполненном возможностями, болью, радостью и сомнениями. Дрожащая, испуганная, торжествующая, живая… Взгромоздившаяся на опасную высоту, где ей помогала удержаться только рука Йена.
Сара не знала, что делать, как удержать эту близость, как заставить ее обрести привычную форму. Ей было больно и от печали, и от вызываемой этой близостью радости. Ей хотелось всегда быть той единственной, к кому Йен придет со своей болью. Хотелось помочь ему переживать ее.
– Как я могу не остаться с тобой? – повторила Сара его недавний вопрос, и ее слезы смешивались с его слезами, и этот вопрос был задан не только ей самой. – Как могу не остаться? Я тебя люблю.
Глава 9
Земля не дрогнула. Звезды не задрожали. Йен даже не заметил, что жизнь Сары бьется вокруг нее в конвульсиях. Она, во всяком случае, молила, чтобы он ничего не увидел. Потому что ее любовь к нему ничего не меняет. Разве что она теперь не знала, что делать с той бурей чувств, которая ее охватила. У нее никогда не было возможности любить кого-то так, как сейчас, ведь это было сладостное, глубокое чувство. С радостью и печалью, с незнакомым ей ощущением обладания. Саре никогда не дозволялось этого. Сирота никому не принадлежит. И уж конечно, не отцу, не пожелавшему признать свою ошибку. Не работникам приюта, не той паре, которая ни на минуту не давала ей забыть о том, что ее взяли, исключительно выполняя свой христианский долг.
Даже друзья никогда не принадлежали Саре в полной мере. Конечно, она их любила. И считала, что они любят ее. Но Сара пришла в свою школу с твердым осознанием того, что защищать себя от чрезмерной близости с ними она должна сама.
И вот после шести дней в компании Йена Фергусона она чувствует себя в полной растерянности. Не важно, что он не может любить ее, – в конце концов, он действительно просто не может этого. Йен слишком честен, чтобы позволить себе это. Он обручен с другой и не нарушит своего обещания. Но Сара любит его. Она была связана с Йеном, переплелась с ним. Неожиданно, сам того не ведая, он пригласил ее разделить с ним жизнь. Принять в ней участие. Принадлежать ей.
Принадлежать…
Быть частью чего-то, кого-то. Соединить руки и присоединиться к танцу, за которым она так долго только наблюдала. Безрассудно, безжалостно, бесстрашно открыться ему и впустить его к себе.
Сара должна бежать. Исчезнуть, пока не окажется там, откуда не будет возврата. Пока жизнь, которой она жила, не потеряет ценности.
И все же она осталась. Она отказалась убегать от него. И легла рядом с ним, обхватив его руками, будто могла смягчить удары, которые ему приходилось переносить. Когда Йен плакал и всхлипывал, называя имена своих сестер, она плакала вместе с ним. Когда он с силой прижимал ее к себе, Сара зарывалась лицом в ямочку на его плече и поглаживала его спутавшиеся волосы. Она позволяла ему дрожать в своих объятиях, прижиматься к ней, и их близость была больше, чем утешение, чем дружба, чем любовь. Именно так она заблудилась. Потому что когда Сара не знала, как еще утешить Йена, она просто поднимала его лицо и целовала его.
В конце концов, она уже делала это раньше. Она никогда полностью не отдавалась Босуэллу, но знала, как подбодрить его. Сара целовала мужа, когда он бывал в отчаянии, и она знала, что иногда это помогало ему обрести покой.
Поцелуй начинался так же. С близости. С дружеского общения. С сострадания.
Но он мгновенно менялся. От прикосновения его мягкого рта к ее губам голова Сары шла кругом. А потом будто молния поражала ее.
Молния, дым и солнечный свет – и все это в единственном простом прикосновении. Страсть, безумие, радость. Сара не знала, как это произошло, но внезапно она оказалась в его объятиях, и они оба дрожали, их губы тянулись друг к другу. Как будто они оба умрут, если не подчинятся этой первобытной силе. Сара запустила пальцы в его волосы, он провел своими большими, нежными руками по ее телу.
Связь. Близость. Утешение. Целая буря желания, жара и боли, трансформировавшихся в свет от прикосновения, поцелуя, переплетения двух тел. Ее тело сияло, блестело и гудело. Ее груди ныли, став внезапно чувствительными и налитыми. Казалось, что даже ее кожа зажила своей жизнью. Сара была готова поклясться, что если она посмотрит на себя в зеркало, то увидит, что ее отражение сияет звездным светом.
И – о! – она именно этого хотела? Чувствовать голод в глубине существа, пробравшийся к самой ее женской сути? Руки Йена лихорадочно исследовали ее тело, словно он не мог поверить, что прикасается к ее ноге, бедру, к ее груди. Его губы горели у ее шеи, ее плеча, и неожиданно Саре захотелось, чтобы они были везде. Ей хотелось, чтобы от его прикосновений на ней осталось клеймо, означающее, что она больше не может принадлежать никому другому.
Саре хотелось принадлежать Йену. Хотелось, чтобы связь между ними стала такой глубокой, что он будет бороться за нее, как боролся когда-то за своих сестер. Сара не могла представить себе такой верности, такой первозданной и простой веры в другого человека. Она бы отдала все, что угодно, ради того, чтобы иметь рядом того, кто станет ее искать. Иметь рядом человека, этого гонимого, несовершенного, верного мужчину, который будет готов спуститься в ад, чтобы найти ее.
Даже если она не принадлежит ему.
От одной этой мысли Сара пришла в себя. Одно мгновение она была в полусне, а в следующее уже вернулась к холодной, безжалостной реальности.
