– А может, рано тебе еще на остров? – осторожно поинтересовалась Евдокия.
– Поздно, тетушка, поздно. Но уж лучше так, чем никак.
…Разговор с приказчиком, мужиком сухощавым и мрачным, вышел коротким.
– С рожей что? – спросил приказчик, окидывая Игната взглядом с головы до ног. – И с руками?
– Пожар.
– А работать ты такими руками сможешь?
– Смогу. – Он пожал плечами.
– И разговоры тебя не пугают, те, что про остров в городе ходят?
– Я не большой охотник до разговоров и не из пугливых.
– Все так говорят. До полнолуния. Ну да ладно! – Приказчик махнул рукой. – Приходи завтра к берегу, мой человек тебя встретит и отвезет на остров.
К озеру Игнат вышел задолго до назначенного времени, когда остров еще тонул в рассветном тумане, сел на черный валун, закрыл глаза, прислушался к себе, но так ничего и не почувствовал: ни боли, ни ностальгии. Озеро казалось самым обычным, не звало и не отпугивало. Озеру, или тому, кто в озере прятался, не было до него никакого дела. Вот и хорошо.
Человеком приказчика оказался молодой парнишка, чем-то неуловимо похожий на Митяя. На Игната он посмотрел с некоторой опаской, но смущение его быстро прошло. Почти всю дорогу до острова парень болтал без умолку, и молчание Игната его нисколько не смущало.
– …А в прошлое полнолуние Ерошка Савельев утонул. Ну, как утонул – ушел на берег и не вернулся. Его до сих пор не нашли, хотя и не шибко-то и искали. А бабка моя говорит, что и не найдут, что озеро всех утопленников себе забирает, что их там, на дне, знаете сколько!
Игнат знал, видел своими глазами, но промолчал. Он наблюдал, как Стражевой Камень, будто огромный корабль, вспарывает туман, как медленно приближается его громада, словно остров сам спешит к ним навстречу.
– Бабка меня на озеро долго пускать не хотела, говорила, что там такими дураками, как я, все дно устлано. Но я не боюсь, потому что думаю, что все это суеверия.
– Суеверия, – согласился Игнат, не сводя взгляда с острова. Стройка на нем, несмотря на ранний час, уже кипела вовсю, слышались людские крики и скрип лебедок.
– Они здесь ночуют? – спросил он парнишку.
– Если не в полнолуние, то бывает, что и ночуют. А перед полнолунием с острова все уплывают. Хозяин и ругался, и наказывал их за самоуправство, только озера они больше наказания боятся. Особенно с тех пор, как двоих смельчаков после полнолуния на острове недосчитались. Приплыли – вещи на месте, угли в костре еще теплые, а людей и след простыл.
– Это тоже суеверия? – спросил Игнат, не глядя на парнишку.
– Не знаю, если бы они сами с острова уплыли, так и вещи забрали бы.
– А хозяин как же? Часто на остров приплывает? Не пугает его такая дурная слава?
– Не пугает. Сергей Демидович ничего не боится. – В голосе парнишки послышалась зависть, а потом он вдруг перешел на шепот: – Это его самого все боятся.
– Вот, значит, как. И отчего же?
Наверное, парнишка решил, что сболтнул незнакомцу лишнее, потому как вдруг побледнел.
– Он здесь всему хозяин, вот почему, – заявил мальчишка с вызовом. – Его волей, – он кивнул в сторону острова, – все это строится. Столько лет Стражевой Камень пустовал, а теперь вон какие хоромы! Маяк даже!
– Я слышал, что не пустовал, что раньше здесь жили люди.
– Люди… – Парнишка поморщился и брезгливо сплюнул в воду. – Сумасшедший старик с внучкой-ведьмой. Вот это история, я вам скажу, пострашнее иных будет. Старик отчего-то окончательно спятил, зарубил топором шесть человек, себе руку оттяпал, а потом свою же внучку утопил.
Захотелось ударить парня. Или сжать тонкую цыплячью шею и держать до последнего. И озерная волна понимающе подмигнула серебром, готовая принять еще одного утопленника. Но Игнат сдержался, лишь покрепче сжал кулаки. Мальчишка всего лишь пересказывает то, что услышал от других: и про сумасшедшего старика, и про его внучку-ведьму.
– А она ходит, – снова заговорил парнишка, уже шепотом.
– Кто? – спросил Игнат рассеянно.
– Ведьма. Многие из наших ее уже видели.
– Кого? – Сердце забилось в бешеном темпе, и биение его, казалось, было способно раскачать и опрокинуть лодку.
– Да утопленницу эту, которая старикова внучка. Раньше она по острову гуляла в полную луну. Видели на острове белую фигуру, говорили, что красива она дьявольской красотой. Ну как русалки. Эти ж твари, всем известно, красивые до жути. Вот и она – до жути. Волосы у нее седые, она их гребнем расчесывает, а глаза белым огнем горят. И плачет она, тихо, едва слышно, но так, что дышать забываешь.
Игнат тоже забывал дышать, слушал парнишку и, казалось, не слышал. Душа, да и здравый смысл отказывались принимать услышанное. Если только… Если только Айви не осталась жива, не прячется где-то на острове.
Это была дикая, утопическая надежда, но Игнат ее от себя не гнал. Вот и парнишка говорит, что видели девушку.
– А потом она с острова перелетела.
– Как перелетела?
– Обыкновенно, она же призрак. Хотя бабка моя говорит, что ее ласточки на крыльях перенесли с острова на берег. Ласточек на острове и вправду развелось много. Бывает, что взлетят все разом, так аж небо чернеет, будто ночью, от их крыльев. И молчаливые они. Обычно ж птицы чирикают, галдят, а эти в полной тишине в небе мечутся. Особенно перед полнолунием. Я однажды это видел, и, скажу я вам, это жуть. Это пострашнее Стража будет. Стража-то никто не видел, а ласточки – вот они.
– А как же девушка? С девушкой что?
– Видят ее в основном бабы. Есть у наших чернокаменских баб такая дурь, думают, что если перед полнолунием в озере голяком искупаются, так сразу превратятся в красавиц. – Он снова сплюнул, но на сей раз себе под ноги. – Правда, дуры? – спросил серьезно, как мужик мужика.
– Дуры, – Игнат кивнул. – А что же девушка?
– Вот ее бабы и видели во время своих купаний. Они же поодиночке на озеро не ходят, боятся. Поэтому собираются по восемь-девять человек и плещутся. А когда плещутся, вроде как и она с ними. Там же темно, видно плохо, кто рядом. Да только одна глазастая разглядела и признала в ней ведьму. Говорят, визг стоял такой, что в Чернокаменске было слышно. Бежали девки с озера в чем мать родила, так перепугались. – Парнишка покрылся нездоровым румянцем, наверное, представил все в подробностях. – Только им в тот раз никто не поверил. Бабы же…
Игнату снова захотелось его придушить, хоть и понимал, что все эти речи не с большого ума и не со зла, а по молодости и дурости.
– А что же девушка? – спросил он вместо этого.
– Ведьма, что ли? А ее потом многие видели, мужики даже. Да только не красавицей-раскрасавицей, как бабы рассказывали, а такой… страхолюдиной в перьях. – Он вдруг замолчал, раздумывая, рассказывать ли дальше, а потом все же снова заговорил: – Я тоже ее видел. Вы только не подумайте, что я того… что не в себе. Я глазам своим верю.
