Игнат сделал единственно возможное – оттолкнул Тайбека, перехватил посох, сломал. Старое, крепкое, как железо, дерево хрустнуло звонко, словно тонкая веточка. Острая щепка вонзилась в ладонь, вспорола кожу, выпустила кровь. Но боли он не почувствовал, как и удовлетворения. Кажется, он совсем разучился чувствовать. С тем же отстраненным равнодушием он бы сейчас сломал и руку Шрама, если бы тот сунулся.
Не сунулся. Стоял, моргал, растерянно глядя на обломки посоха, а потом погрозил кулаком и попятился. А Тайбек, наоборот, подошел. Он шел, постанывая, придерживаясь обеими руками за поясницу совсем по-стариковски.
– Это ты зря, кунак, – сказал спокойно.
– Нужно было позволить ему вас убить? – спросил Игнат и отшвырнул обломки посоха.
– Не убил бы.
– А вы его?
– Не сейчас. Не так. А вот на тебя он теперь зло затаил. Берегись, кунак, – сказал и отошел к остальным, а Игнат под испуганно-любопытными взглядами почувствовал себя пойманным в ловушку. Слишком много было людей вокруг, слишком душно. Или причиной тому не люди, а близящееся полнолуние?
* * *
– Это сумасшествие! Я вам запрещаю! – Евдокия убирала со стола. Вид у нее был встревоженный. – Остаться на острове накануне полнолуния!
– Дуня. – Август попытался обнять ее за талию, но она уклонилась, глянула сердито. – Да ничего с нами плохого не случится! А потайную дверь самое время установить. Ну не можем мы сейчас днем ничего делать. Сторожат нас Сироткины псы.
– Другой ночью останьтесь. Мало, что ли, этих ночей!
– Таких мало. Сиротка по каким-то своим делам из города уехал и троих из своры с собой забрал, а те, что остались, остров будут охранять вполглаза. Если вообще будут. Я думаю, запрутся на ночь в сторожке, и все.
– Почему ты так думаешь, Август?
– Потому что про озеро и про остров им тут уже много чего порассказывали. И про полнолуние тоже. Боятся они или не боятся, я того не знаю, но без Сиротки по доброй воле своими шкурами они рисковать не станут.
– А вы? – Евдокия уперла кулаки в бока. – Для вас это разве не риск?
– Я зов не слышу. – Игнат посмотрел на браслет. – Почти. А то, что слышу, могу вытерпеть. Аким Петрович же терпел.
– Аким Петрович, может, и терпел, да вот только Август – не Аким Петрович, и браслета из Полозовой крови у него нет. И у Кайсы нет.
– Кайсы и не пойдет, – сказал Игнат, и Кайсы привычно пожал плечами.
– А Август? – В голосе Евдокии слышался страх.
– Я ему нужен, Дуня. Он меня не тронет.
– Вот это меня и пугает, что ты ему нужен. Все, кто ему был нужен, сейчас в Нижнем мире.
– Не все, – напомнил Игнат едва слышно.
– Прости, мальчик. – Евдокия погладила его по волосам. И в самом деле как мальчика. – Но муж у меня единственный, и я его люблю.
Он ее понимал, чувствовал ее тревогу, потому и сказал:
– Хорошо, тетушка, я все сделаю сам.
– Не сделаешь, – возразил Август. – Там четыре руки нужно, а не две. Я пойду с тобой. И не спорь, Дуня! Не спорь и не волнуйся за нас. Все будет хорошо.
Она ему не поверила, но все равно отпустила.
Тем вечером они с Августом, как обычно, сели в лодку, но далеко не уплыли, обогнули остров и вышли на берег с другой стороны. Они дождались темноты и только потом осторожно, с оглядкой, направились к маяку.
– Ты присматривай за мной, Игнат. – Августа, несмотря на теплый вечер, била дрожь. – Если вдруг он меня позовет…
– Не позовет. А если позовет, я вас не пущу, мастер Берг, скручу по рукам и ногам, как меня когда-то Кайсы скрутил. Обойдется….
Игнат говорил, а сам все вглядывался в темноту. Нет, он не высматривал оставшихся на острове Сироткиных головорезов, он надеялся, что в ночь перед полнолунием на острове встретит наконец Айви. Девушкой ли, старухой ли, а может, ласточкой – не имеет это никакого значения. Только бы увидеть…
Сторожку они с Августом обошли стороной, но свет в оконце все равно разглядели. Наверное, Август был прав, и этой ночью никто, будучи в здравом уме, не станет разгуливать по острову. Кроме них двоих.
Дверь, ведущая в маяк, открылась бесшумно. Игнат позаботился об этом заранее, еще утром смазал петли. Внутри царила кромешная темнота, пришлось зажечь лампу, но света ее все равно не хватало, маячная башня по-прежнему казалась бездонным колодцем.
– Ну что? Придется вам спуститься вместе со мной, мастер Берг.
Игнат открыл люк в свеженастеленном деревянном полу, посветил лампой вниз. Там, под полом, подальше от чужих глаз, они спрятали вход в пещеру. Именно туда так боялся, хоть и никогда не признавался, спускаться Август.
– Или я сам?
– Сам ты не справишься. – Август вдохнул, выдохнул, торопливо перекрестился и сказал: – Спускаемся! – И первый, не дожидаясь Игната, полез в подземную нору. Как уживались в нем трусость с безрассудным бесстрашием?! Не за это ли бесстрашие полюбила его Евдокия? Игнат не знал, да и думать о таком ему было некогда, потому что снизу вдруг раздался истошный вопль. Не иначе, Август увидел серебряное сердце. Надо было рассказать, предупредить…
Игнат не ошибся: причиной всему и в самом деле было сердце. Оно изменилось с прошлого раза. Хотя следовало бы сказать, ожило. Гигантское серебряное сердце пульсировало с громким уханьем, и рожденное им эхо тревожно билось о стены пещеры, заставляло их вибрировать.
– Что это?.. Чье это?.. – Рука Августа, сжимающая факел, дрожала, и огненные искры сыпались прямо под ноги. Хорошо, что в пещере нечему было гореть. Иначе не миновать пожара.
– Это сердце. – Игнат забрал факел. – Я думаю, это сердце.
– Но оно… оно живое. – Август обхватил себя руками за плечи, попятился и почти сразу же уперся спиной в стену. – И оно железное.
– Серебряное, – поправил Игнат. – Оно серебряное и, вы правы, живое.
– Но как такое может быть? Как оно существует?
– А как существует он? У меня нет ответа на этот вопрос, мастер Берг. – Но это все есть, и мы должны принять это как данность. Пока.
– И… – Август дышал открытым ртом, как выброшенная на сушу рыба, – и что нам с этим делать? Зачем это здесь?
– Не знаю еще. – По браслету побежала мелкая дрожь, а в мозг будто бы кто-то вворачивал острый бур. Вот так, через почти невыносимую боль, он теперь ощущал зов. Было ли тому виной оживающее перед полнолунием серебряное сердце?..
– Игнат, с тобой все в порядке? – Лба коснулась ладонь Августа, а он и не заметил, когда закрыл глаза.
– Надо идти.
Да, надо идти. И как можно дальше от этого пульсирующего, живущего нездешней жизнью куска металла. Или куска плоти…
