Пип, Бруни и Весь «пугались» уже по третьему кругу.
– Я больше не могу! – Пип присел на подоконник, отдуваясь и обмахиваясь платком размером с наволочку, и сердито поставил рядом корзину для продуктов. – Даже свиная требуха устроена более логично, чем эти катакомбы! Может быть, все-таки спросим у кого-нибудь дорогу, а, клыкастый?
Весь набычился. Показать свою слабость студиозусам, смотревшим на него кто насмешливо, кто брезгливо, а кто и откровенно враждебно, оборотень считал невозможным.
– Вообще, – продолжал бурчать повар, – этот твой рыжий майор мог бы встретить нас у входа и проводить прямо в приемную комиссию, а не заставлять бесконечно кружить по этим проклятым коридорам!
Бруни тихонько вздохнула. Среди студентов, высоких, красивых, в форме разных факультетов, очень похожей на военную, только без знаков различия, она чувствовала себя не в своей тарелке, хотя и надела праздничное платье – и даже не пожалела туфельки ему в тон!
– Лихай Торхаш – полковник, – поправила она Пипа и посмотрела на Веся. – Придумай что-нибудь, прошу тебя!
Мальчишка кивнул и скрылся в стенной нише за скульптурой какого-то полководца. Минуту спустя оттуда высунулся большой черный нос и со свистом втянул в себя воздух.
– Луноликая богиня! – изумился повар. – Чего удумал-то?
Веслав Гроден из Черных ловцов выскользнул из укрытия и, неслышно ступая, тронулся по коридору направо, держа нос по ветру.
– Давно бы так! – пробормотал Пип, с кряхтением слез с подоконника, прихватил корзину и двинулся за ним.
Встреченные по пути студенты и преподаватели пальцами на оборотня не показывали, но косились и кривили лица в гримасах знатно.
Матушка больше не обращала на них внимания – отмечала то новое, что появилось в животной ипостаси Веся после получения им Имени крови. Черная шерсть зверя казалась гуще, а по хребту пошла серебряная полоса. Серебром обметало края ушей и губ. Он больше не выглядел волком-переростком, хотя был значительно крупнее волка среднего размера…
…На мгновение Бруни пригрезилось, будто под лесным пологом, набитым снегом, как матрас – пухом и пером, бежит по невидимой человеческому глазу тропке черная стая, и луна серебрит своих детей нежным касанием…
Весь ускорил ход, перейдя на рысь.
– Эй-эй! – возмутился Пип, с трудом дыша, будто заталкивал корову на крышу, – полегче, парень! Ты забываешь про мой почтенный возраст!
Зверь оглянулся через плечо, и Матушка могла поклясться, что его зеленый глаз блеснул насмешливо. Однако оборотень сбавил ход и подождал их у лестницы, ведущей через два пролета вниз к двери, из которой плескал полуденный свет.
По лестнице спускалось несколько подростков. Сердце Бруни взволнованно забилось: ей были так знакомы эта грация и пока еще не сдержанная порывистость, а главное, острые кончики ушей, проглядывающие сквозь длинные, нестриженые космы.
Весь вспрыгнул на подоконник, скрытый портьерой, а вернулся обратно уже человеком. Он казался спокойным и высокомерным, явно подражая полковнику, однако нервное напряжение выдавали резкие подергивания ушей.
Во дворе было многолюдно. Впрочем, это слово не совсем подходило для разнородной толпы из людей и оборотней всех возрастов. Первые в основном красовались в военной форме, вторые были одеты как придется. Среди ровесников Веслава встречались мальчики из богатых семей. Они пришли вместе с родителями и с презрением поглядывали на большинство – явных бродяжек и оборванцев. Кланы Крови, которым удалось ужиться с людьми бок о бок и даже заработать на них, можно было пересчитать по пальцам, но они существовали.
Встретила Бруни и несколько опекунов, сопровождающих чистых и опрятных мальчишек-оборотней. Встретила – и порадовалась тому, что есть сердца, открытые чужой боли.
В стороне, в окружении сурового вида магистратских стражей, сидели на земле с десяток пацанят, явно вытащенных из городской тюрьмы. Они бросали по сторонам отравленные ненавистью и страхом взгляды, пытаясь найти возможности сбежать.
Весь неожиданно застыл, а затем, не говоря ни слова, бросился к ним.
Матушка с Пипом переглянулись и поспешили следом.
– Куда прешься? – сержант с роскошными усами заслонил оборотню дорогу.
Один из мальчишек с серыми грязными волосами, свисающими сосульками, вскочил на ноги. Звякнула цепь, соединяющая щиколотки арестантов.
– Весь! Мозговые косточки! Это ты? Живой?!
Пип успел положить одну руку на плечо рванувшему к нему Весю, а другой – уронил в подставленную ладонь стражника монету.
– Дай мальчикам поговорить, – добродушно улыбаясь, попросил он. – Видать, они старые знакомцы!
Монета волшебным образом исчезла. Сержант отодвинулся, но пальцем погрозил:
– Не баловать мне!
Оборотень шагнул к собратьям, окружившим его, словно воробьиная стая краюху хлеба.
– Пресветлая богиня, – тяжело вздохнул Пип, оглядывая мальчишек, – худые какие, грязные! Откормить бы их…
Матушка молча погладила его по плечу. Жизнь несправедлива, раз не дает возможности помочь всем нуждающимся, но людям ли о том судить?
– Почему они до сих пор в цепях? – раздался спокойный голос, и площадь погрузилась в тишину, будто упала в обморок.
Бруни могла бы и не оборачиваться: она сразу поняла, чей это голос.
Лихай Торхаш Красное Лихо вышел вперед и встал вплотную к офицеру. Так близко, что это могло бы показаться неприличным… но показалось – пугающим. Стражник невольно сделал шаг назад.
– Снимите цепи, – приказал Лихай.
– Но…
– СНИМИТЕ.
Офицер развернулся, достал ключ и чуть было не подпрыгнул от неожиданности. За ним стоял Весь, протягивая ладонь. Ключ упал в нее. Оборотень присел на корточки и занялся кандалами.
Лихай улыбнулся одними глазами, коротко кивнул Бруни и Пипу и, оглядев затихшую толпу, сообщил:
– Приемная комиссия начинает работу. Абитуриенты заходят по одному, сопровождающие, если есть, ждут у дверей, пока не позовут. Те, кто будет жить в казарме при университете, возвращаются сюда и собираются в углу у фонтана. Остальные могут идти домой. Результаты приема, дату начала занятий и расписание можно будет увидеть через неделю на доске объявлений при входе в университет. Рекомендую не забыть!
И он двинулся через толпу, разрезая ее, будто горячий нож масло, к массивным дверям из красного дерева. Абитуриенты потянулись за ним несмелым ручейком, который ширился, становясь полноводной рекой, шумной, неукротимой, дикой.
– Позвольте пройти, – голос Веся был вежлив и холоден.
– Щенок! – обозленный разговором с Торхашем, рявкнул офицер и занес над головой мальчика ладонь, собираясь дать оплеуху. – Пошел прочь!
