Ванилла восприняла известие о покупке здания под новый трактир с энтузиазмом. И даже составила список лавок с тканями и плотницких мастерских, в которых делали заказы придворные и другие знатные господа. «Это заведение классом повыше должно быть, нежели наш трактир, – пояснила она, пока Матушка, хмурясь, читала список и прикидывала, сколько денег могут с нее содрать продавцы, – а значит, и антураж должен быть соответствующий! Тем более что первая вещь из антуражу у тебя уже есть!»
И такая вещь действительно у Бруни уже была.
Картину мастера Вистуна торжественно доставили и повесили в трактирном зале на следующий день после разговора Матушки и художника. Долго не могли подобрать место: полотно будто светилось изнутри, но на ярком свету эффект исчезал, а в слишком темных углах рисунок терял объем. Маленький Висту, беспрестанно чихая и сморкаясь, в поисках места для шедевры несколько раз оббегал зал в разных направлениях и наконец определился. По странному стечению обстоятельств его заинтересовала стена над тем столиком, за которым любил сиживать Кай. Этот выбор принес Матушке и грусть, и радость одновременно. С тех пор, как за этим столиком сидели другие, она старалась не смотреть в его сторону, но не любоваться «Осенней феей» было невозможно. Люди приходили сюда целыми толпами. Столик «под Феей» очень быстро приобрел статус счастливого и стал пользоваться такой популярностью, что многие предлагали дополнительную плату, чтобы занять его. Общее мнение выразил однажды Томазо Пелеван, которому тоже довелось посидеть там с семьей за субботними вафлями:
– Вот возникла на душе тишь и радость! Так и хочется ею со всеми поделиться! Великий человек наш Висту! Истинно Богиней поцелованный!
У картины задерживались не только жители квартала. Разглядывали ее и знатные гости, и гвардейцы короля, все чаще столовавшиеся у Матушки Бруни. Некоторые из них даже изъявляли желание познакомиться с моделью. Бруни рассказывала о них Клозильде, купавшейся в лучах рухнувшей на нее славы, а та гоготала гигантской гусыней и решительно отказывалась от «интересных» предложений. «По первой скажу тебе, Матушка, – объясняла она, – если я к себе буду относиться с меньшей строгостью, чем к девкам своим, и стану играть непонятно с кем в чуйства – какая же я буду им защита и подмога, коли они оступятся и начнут шашни вертеть с клиентами? А второе – есть у меня сердешный друг, и так он велик, что никакой бла-ародный господин рядом с ним не сравнится!» В общем, благодаря всем этим событиям, посетителей в трактире стало больше, и Матушка всерьез задумывалась о еще одном помощнике.
– Ты уже думала, кого будешь набирать к «Другу»? – однажды вечером спросил ее Пип.
Они оказались на кухне вдвоем: сестры и Питер были в зале, Весь наверху зубрил военную историю, а Дрюня повел супругу в театру, на спектакль о какой-то поломойке, умудрившейся наступить на ногу принцу и тем самым поразить его в самое сердце.
– Как там дело поставишь?
– Рано еще! – лукаво улыбнулась Бруни.
– Ничего не рано, – повар тут же заворчал, будто сердитый кот, – надо спланировать так, чтобы без простою заработало!
– Шеф-поваром будешь ты, – не моргнув глазом, ответила Матушка, которая, конечно же, все обдумала тысячу раз, – а я – хозяйкой. Девушек-служек наберем новых – молоденьких, чистеньких и хорошеньких. И тебе в помощь трех поварят – одного подмастерья и двух учеников.
– А здесь кто останется? – удивился повар.
– За повара – Питер, – твердо сказала Бруни. – Я вижу, как он от души готовит, прямо светится весь, когда у плиты встает. Ежели что, Ровен ему поможет, она же у нас с тобой нахваталась столько, что могла бы и сама кашеварить. Только она это дело не любит – ей бы порядок держать, денежки считать и забуянивших ребятушек воспитывать. А значит…
– …быть ей тут хозяйкой! – довершил Пип и хмыкнул: – Ловко ты все придумала! Хотя, конечно, время покажет, как оно будет.
Матушка покивала и вышла в зал. Рассеянно обежала глазами немногих гостей – время уже было позднее. Еще немного – и закрываться.
Время…
Люди говорят, оно лечит… Только неправда это.
Дверь распахнулась, впуская троих посетителей в темных плащах с капюшонами, скрывавшими лица. Они были высоки ростом и широкоплечи, будто братья-близнецы. Остановившись на пороге, тот, что шел первым, неторопливо огляделся и направился прямиком к только что освободившемуся столику «Под Феей». Уходивший оттуда мастер церемонно кивнул Матушке. Она улыбнулась в ответ и поспешила забрать плату и посуду со стола. На Ровенну можно было не надеяться – богатством и знатностью от пришедших несло за версту.
– Добрых улыбок и теплых объятий, господа, – в широкие спины сказала Бруни. – Позвольте, я уберу здесь, прежде чем вы сядете?
Два последних, как по команде, обернулись и застыли перед растерянно остановившейся хозяйкой, не пуская ее дальше. Она разглядывала их одинаково тяжелые подбородки и думала, что у людей с такими челюстями обязательно должен быть хороший аппетит.
– Пусть уберет, – послышался негромкий голос третьего. Он уже сел за стол – спиной к залу.
Сопровождающие расступились, и Матушка смогла подойти к столу. Быстро похватала грязную посуду, передала подошедшей Ровенне, приняла от ее сестры традиционную кружку с морсом и тарелку с сухариками.
– Традиция?! – полувопросом-полуутверждением отметил гость и резким, повелительным жестом показал: – Сядь!
Бруни села напротив. Незнакомец рассматривал картину. Задумчиво нащупал сухарик, сгрыз в мгновение ока и взялся за второй.
– Если вы желаете отужинать, я могу предложить… – сказала Матушка.
– Тс-с-с! – гость прижал палец к губам. – Дева, изображающая Фею, дивно габаритна и чудесно хороша, краски – великолепно подобраны. Здесь чувствуется рука истинного мастера, но я не помню подобной манеры письма среди корифеев. Откуда у тебя это?
– Подарок друга, – пояснила Бруни, – мастера Висту Вистуна, главы Гильдии гончаров.
– Сколько ты хочешь за картину?
Посетитель впервые посмотрел на нее, и она почувствовала себя не в своей тарелке, однако ответила:
– Прошу меня простить, но картина не продается.
Незнакомец откинул капюшон, и Бруни – ни жива ни мертва, – узнала его величество Редьярда Третьего.
– Сколько? – веско спросил он. Бледность и испуганный вид собеседницы не укрылись от его взгляда. Он постучал пальцами по столу и добавил: – Я могу забрать и так!
– Можете – забирайте! – сведенными судорогой губами прошептала Матушка. – Картина не продается!
– Упорная? – хмыкнул король. – Упертая? Признавайся – ты ведьма?
Бруни мигом пришла в чувство, словно ее окатили ведром холодной воды. Она вдруг поняла, что король пришел вовсе не любоваться «Осенней феей», не ужинать и не беседовать об искусстве. Все это – присказка, а настоящий разговор только начинается. Поняла – и села ровнее, взглянула собеседнику прямо в глаза. Стыдиться ей было нечего – что бы люди ни говорили про ее отношения с Каем, перед собой и перед ним она была честна и чиста!
