– Да. Некто Уильям Джонсон действительно находится в больнице с огнестрельным ранением в лицо. Причем рядом с его палатой дежурит полицейский детектив, дожидаясь, когда он придет в сознание. Я поехал и встретился с его женой, но она больше ни о чем не желает говорить.
Шеф, сам в свое время поработавший криминальным репортером, сказал:
– Тони Кокс – очень крупная рыба. Я бы поверил про него чему угодно. Мерзавец отпетый. Но продолжайте.
– Теперь очередь Мервина сделать свое сообщение, – объявил Коул.
– Большие проблемы возникли у одного банка, – начал эксперт по делам Сити. – У «Ямайского хлопкового банка». Это иностранное финансовое учреждение с отделением в Лондоне. Активно участвует в сделках на британском рынке. Но самое главное – личность владельца. Его зовут Феликс Ласки.
– Откуда у нас такие данные? – спросил главный. – Я имею в виду о возникших проблемах.
– Сначала мне дал наводку свой человек из числа моих информаторов. Я тут же позвонил на Тредниддл-стрит для проверки сведений. Разумеется, там никогда не дают прямых ответов, но, судя по их тону и манерам, все подтверждается.
– Хочу услышать в точности, что тебе было сказано.
Глэзьер достал свой блокнот. Он умел стенографировать со скоростью сто пятьдесят слов в минуту, и его записи всегда содержались в образцовом порядке.
– Я побеседовал с человеком по фамилии Лей, который, скорее всего, и занимается этим делом. Мы с ним хорошо знакомы, поскольку я…
– Не надо заниматься саморекламой, Мервин, – перебил главный редактор. – Мы все знаем, какие хорошие контакты у тебя в Сити.
Глэзьер усмехнулся:
– Прошу прощения. Так вот, прежде всего я спросил его, знает ли он о «Ямайском хлопковом банке». Он ответил: «Банк Англии располагает обширной базой данных обо всех банках в Лондоне».
Тогда я сказал: «Значит, вы знаете, насколько серьезное положение сложилось в «Хлопковом банке» сейчас?»
Он ответил: «Разумеется. Но это не значит, что я немедленно обо всем расскажу тебе».
Я спросил: «Они вот-вот пойдут ко дну – это утверждение верно или нет?»
Он ответил: «Пас».
Я сказал: «Брось, Дональд, мы с тобой не в телевизионной викторине участвуем. Речь идет о деньгах многих людей».
Он настаивал: «Ты же понимаешь, я не могу обсуждать подобные темы. Банки – наши клиенты. Мы обязаны оправдывать их доверие».
Я тоже заупрямился: «Тогда знай – я собираюсь опубликовать статью, что «Хлопковый банк» находится на грани банкротства. Ты дашь мне совет не выступать с подобной публикацией, потому что она не соответствует действительности, или нет?»
Он: «Могу только рекомендовать тебе сначала основательно проверить факты».
Вот примерно и все.
Глэзьер закрыл блокнот.
– Если бы с банком все обстояло нормально, он бы мне так и заявил.
Главный кивнул:
– Мне никогда не нравилась такого рода логика, но в этом случае ты, вероятно, прав, – он стряхнул пепел с кончика сигары в большую стеклянную пепельницу. – К чему нас все это подводит?
За всех ему ответил Коул:
– Кокс и Ласки шантажируют Фицпитерсона. Фицпитерсон пытается наложить на себя руки. Кокс устраивает налет. Ласки банкротит банк. – Он пожал плечами. – Что-то явно происходит, связывая эти события между собой.
– Что ты собираешься делать?
– Все выяснить. Разве не в этом суть нашей работы здесь?
Главный редактор поднялся и подошел к окну, словно пытался выиграть для себя время на размышления. Он чуть поправил жалюзи, и в комнате стало немного светлее. Полоски солнечного света пробежали по густому ворсу синего ковра, делая рельефнее его узор. Потом он вернулся за стол и снова сел в кресло.
– Нет, – сказал он. – Нам придется оставить все это, и я объясню, по каким причинам. Во-первых, мы не можем предсказывать крах банка, поскольку само по себе такое предсказание в нашей газете станет достаточным основанием для любого краха. Стоит только начать задавать в Сити вопросы о платежеспособности этого банка, как там тут же начнется паника.
Во-вторых, мы не должны пытаться выяснять личности налетчиков на фургон с деньгами. Это работа для полиции. И потом – что бы мы ни опубликовали, в будущем это сочтут попыткой оказать влияние на решение присяжных в суде, если процесс все же состоится. Нам может быть известно, что виновен Тони Кокс, но и полицейским тоже, а в таком случае мы осознаем, что арест подозреваемого неминуем или вероятен, и любые действия по делу становятся прерогативой органов юриспруденции. Так гласит закон.
В-третьих, Тим Фицпитерсон не находится при смерти. Начни мы рыскать по Лондону, раскапывая подробности его личной жизни, уже скоро кто-то из членов парламента поднимет вопрос о прессе вообще и «Ивнинг пост» в первую очередь, осуждая попытки журналистов рыться в грязном белье известных политиков. Эту сомнительную честь мы предоставим воскресным бульварным газетенкам.
И он положил обе руки на стол перед собой ладонями вниз.
– Простите, парни, но вот как обстоят дела.
Первым встал Коул.
– Хорошо. Тогда вернемся к повседневной работе.
Трое журналистов вышли из начальственного кабинета. Когда они вернулись в зал отдела новостей, Кевин Харт язвительно заметил:
– Если бы он был главным редактором «Вашингтон пост», Никсон выиграл бы очередные выборы как стойкий поборник закона и порядка
[46]
.
Но никто не рассмеялся в ответ.
Три часа дня
Глава двадцать девятая
– Я связалась с фирмой «Смит и Бернштейн» по вашей просьбе, мистер Ласки.
– Спасибо, Кэрол. Соедини нас… О, привет, Джордж!
– Феликс! Как идут дела?
Ласки сделал свой голос бодрым и жизнерадостным, хотя далось ему это с трудом.
– Лучше, чем когда бы то ни было. А ты сам? Поработал над своей подачей?
Джордж Бернштейн играл в теннис.
– Да, но она нисколько не стала сильнее. Помнишь, я начал обучать игре Джорджа-младшего?
– Конечно.
– Так вот, он уже меня обыгрывает.
Ласки рассмеялся.
– А как поживает Рэйчел?
– Если тебя интересует, похудела ли она, то нисколько. Кстати, только вчера мы с ней вспоминали о тебе. Она считает, что тебе необходимо жениться. Тогда я спросил: «Как, ты разве не знаешь, что Феликс голубой?» А она: «Не понимаю, что это значит. Пусть будет хоть зеленый, лишь бы обрел счастье». Я сказал: «Ты не поняла, Рэйчел. Он голубой в том смысле, что гомосексуалист». Она аж вязание выронила из рук. Эта дуреха мне поверила, представляешь?
