– Не выключай счетчик, шеф, – сказал он водителю. – Мадам может себе это позволить.
Потом повернулся к швейцару и сунул ему в руку две фунтовые бумажки.
– Найди для меня багажную тележку, приятель, и кого-нибудь в помощь, – попросил он.
Швейцар мгновенно скрылся внутри отеля, чтобы через пару минут вернуться в сопровождении коридорного, толкавшего перед собой тележку. Митч мог только гадать, досталась ли коридорному хотя бы часть чаевых.
Вдвоем они погрузили на тележку пять картин, и коридорный укатил ее. Митч сам вынул из машины остальные полотна и расплатился с таксистом. Вернулась пустая тележка. Митч лично доставил последние картины в апартаменты, хотя коридорному тоже дал фунт на чай – неизбежные накладные расходы.
Заперев дверь, Митч сел и взялся за кофе. Сейчас до него дошло, что первая стадия плана оказалась успешно завершенной, но с осознанием этого вернулось напряжение, от которого сводило мышцы, нервы превращались в туго натянутые струны. Теперь пути назад не было. Он прикурил короткую сигарету из пачки, лежавшей в кармане рубашки, надеясь, что это поможет немного расслабиться. Не помогло. Как не помогало никогда, но он не переставал рассчитывать на успокоительный эффект. Попробовал кофе. Слишком горячий, а ему не хватало терпения даже на то, чтобы дать ему немного остыть.
– Что это у тебя? – спросил он Энн.
Она подняла взгляд от листков на подложке с пружинной застежкой, где делала какие-то записи.
– Наш список. Название картины, автор, галерея или торговец, кому она предназначена, номер телефона и фамилия владельца или его помощника.
Она внесла новую запись и стала листать лежавший на коленях телефонный справочник.
– Впечатляющая эффективность. – Митч проглотил свой кофе все еще горячим, чуть не обжигая горло.
Потом, зажав в губах сигарету, взялся распаковывать картины.
Снятую оберточную бумагу и веревки сваливал кучей в углу. У них были два кожаных футляра – один большой, другой чуть поменьше, – чтобы доставлять полотна в галереи. Купить десять футляров сразу они не решились – это могло кому-то показаться странным приобретением.
Когда он закончил, то уселся вместе с Энн за рабочий стол, установленный в центре гостиной. По их просьбе для них организовали две телефонные линии и принесли дополнительный аппарат. Энн положила список рядом, и они начали делать необходимые звонки.
Энн набрала номер и подождала.
– «Клэйпоул энд компани», доброе утро, – девушка на другом конце провода произнесла это без пауз на одном дыхании.
– Доброе утро, – сказала Энн. – Мистера Клэйпоула, пожалуйста.
Ее французский акцент исчез.
– Момент, – раздался легкий шум, щелчок, а потом голос другой девушки:
– Приемная мистера Клэйпоула.
– Доброе утро, соедините меня с мистером Клэйпоулом, будьте добры, – повторила Энн.
– Боюсь, у него сейчас совещание. А кто его спрашивает?
– Я звоню по поручению мсье Реналя из художественного агентства в Нанси. Быть может, мистер де Линкур свободен, чтобы поговорить со мной?
– Не вешайте трубку. Я проверю.
Наступила пауза, а затем послышался уже голос мужчины:
– Де Линкур у телефона.
– Доброе утро, мистер де Линкур. Меня попросил связать его с вами мсье Реналь из художественного агентства в Нанси. – Энн кивнула в сторону Митча, и пока она клала свою трубку, он снял ее со второго телефона.
– Мистер де Линкур? – переспросил он.
– Доброе утро, мсье Реналь.
– И вам доброе утро. Сожалею, что не смог предварительно уведомить вас письмом, мистер де Линкур, но моя компания представляет интересы одного почившего в бозе коллекционера, и дело весьма срочное.
Митч произносил «тэ», прижав язык к нёбу, «ка» извлекал из глубин горла, а «эр» делал раскатистым во всех словах, где этот звук встречался.
– Чем могу вам помочь? – вежливо осведомился торговец.
– У меня есть картина, которая должна вас заинтересовать. Это довольно-таки ранний Ван Гог. Полотно размерами семьдесят пять на шестьдесят девять сантиметров. Называется «Могильщик». В прекрасном состоянии.
– Великолепно! Когда мы смогли бы увидеть вещь?
– Я сейчас нахожусь в Лондоне. Отель «Хилтон». Возможно, моя ассистентка могла бы нанести вам визит сегодня после обеда или завтра утром?
– Сегодня меня устроит больше. Скажем, в два тридцать?
– Bien – очень хорошо. У меня есть ваш адрес.
– Вы уже готовы назначить цену, мсье Реналь?
– Мы оценили эту работу приблизительно в девяносто тысяч фунтов.
– Что ж, к этому вопросу мы можем вернуться позже.
– Разумеется. Моя помощница уполномочена сама заключать сделки.
– В таком случае с нетерпением жду ее в половине третьего.
– Всего наилучшего, мистер де Линкур.
Митч положил трубку и тяжко вздохнул.
– Боже, да ты весь взмок! – сказала Энн.
Он утер лоб рукавом.
– Думал, разговор никогда не кончится. Боялся сорваться. Проклятый акцент! Мне следовало репетировать тщательнее.
– Ты все провел на высочайшем уровне. Интересно, о чем сейчас размышляет этот скользкий тип – мистер де Линкур?
Митч закурил сигарету.
– Я догадываюсь. Он счастлив иметь дело с провинциальным агентом из Франции, которому неизвестны реальные цены на Ван Гога в Лондоне.
– А история о том, что мы распродаем наследство скоропостижно скончавшегося коллекционера – просто блестящий ход. Поэтому выглядит правдоподобным участие в его делах мелкой фирмы из Нанси.
– И он поспешит ударить с нами по рукам из опасения, что кто-то из конкурентов узнает о таких простаках и опередит его. – Митч мрачно усмехнулся. – Ладно, давай пойдем дальше по списку.
Энн сняла трубку и начала набирать номер.
Такси остановилось перед тонированными витринами галереи «Кроуфорт» на Пиккадилли. Энн расплатилась с водителем, пока Митч заносил картину в тяжелом кожаном футляре в роскошное помещение компании.
Широкая и светлая лестница из скандинавской сосны вела с первого этажа, где находились выставочные залы, к кабинетам и офисам на втором. Энн решительно пошла вперед и постучалась в одну из дверей.
Рамзи Кроуфорт оказался худощавым, седовласым уроженцем Глазго лет примерно шестидесяти. Он внимательно вгляделся в Энн и Митча через очки, пожал руку и предложил Энн сесть. Митч остался на ногах, крепко прижимая к себе футляр.
Стены кабинета хозяина были отделаны тем же материалом, что и лестница, а на полу лежал ковер в оранжевых и коричневых тонах.
