– Многое…
– Основное постигли – там с Высшими вы что-то решать можете, а с низшими – никак. Инстинкты убеждением не перебьёшь. Так и американцы. Как только их президент начнёт делать «не то» и его даже поддержат какие-то силы, у всех остальных включится другая программа, замкнутая, скажем, на «Билль о правах». Или на прецедент времён войны Севера против Юга. И получите вы гигантское гуляйполе с никому не подчиняющейся армией, сотнями баз по всему свету, с ядерным и термоядерным оружием. И…
– Я понял, – сказал Новиков. – Значит, если мы имеем дело с огромным роем человекообразных насекомых, нужно парализовать нервные узлы у каждого, не вступая в дискуссии?
– Образно говоря – так. Но как это будет выглядеть на практике…
– Я уже почти знаю, как, – встал с кресла Шульгин, как бы подчёркивая этим свою готовность и решимость. Походкой Юла Бриннера подошёл к бару, в его же манере налил две оловянные стопки виски. Толчком руки послал одну вдоль стойки, указал пальцем на неё Новикову.
Андрей тоже подошёл. Ему было интересно, что за ход изобрёл Сашка. Наверняка способный удивить даже Замок. Какая он ни суперличность с бесконечным объёмом памяти, а наверняка до полноценного Держателя, а может, даже и Кандидата в чём-то недотягивает. Иначе зачем бы он всё время возвращался к ним со своими идеями, не реализуя их лично. Не хватает ему самой некоей малости, чтоб ощутить себя на равных с человеком. Так здоровенный мастиф или «кавказец» без труда может загрызть любого человека, но под правильным взглядом успокаивается, прижимается брюхом к земле и дружелюбно машет хвостом.
– Только скажи сначала, как дальше быть с «Мальтийским крестом» и всем к нему относящимся?
– А в чём вопрос? Пусть всё идёт, как идёт. Ваши товарищи с Англией разобраться сумеют, а когда вы здесь закончите, объединение ещё легче пойдёт…
– Ну, тогда хорошо, – согласился Шульгин и выцедил свой «золотоискательский» стаканчик. – Мы с Андреем сейчас пойдём к себе, отдохнём немного и какой-никакой плантик набросаем. Нельзя же сразу, с бухты-барахты. Я так думаю, Ойяма, Лютенс, Арчибальд пусть всё, что мы уже наметили, делают. А мы из-за плеча станем партнёрам в карты заглядывать и прикуп менять, по обстоятельствам. Я всё же не люблю оглоблей крушить, когда можно финкой обойтись. А всё, что нужно, мы сделаем, не беспокойся. Только по-своему, ты уж извини…
– На это я, как вы наверняка догадались, и рассчитываю, – снова изменившимся, спокойным и даже чуть-чуть просительным тоном ответил Замок. – Вам ведь только направление обозначить нужно, верно?
– Бывает, что и с «обозначением» не всегда хорошо складывается. «Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону»
[40]
, помнишь? Но мы постараемся не заблудиться…
Глава пятнадцатая
Далеко Воловича не отправили. Десять маршей вниз по широкой чугунной лестнице с ажурными ступенями, накрытыми ковровой дорожкой, и изящными перилами в стиле «модерн». Но пролёт на уровне каждого этажа перекрыт частой металлической сеткой. При страховом обществе «Россия» такого не было, это уже новые хозяева устроили, чтобы, значит, подследственные вниз головой не бросались, уклоняясь таким способом от справедливого наказания пролетарского суда. А то поначалу имели место «прецеденты». Сам Савинков ухитрился, правда, не в пролёт бросился, а в открытое окно шестого этажа. Так с тех пор окна тоже снабдили небьющимися стёклами и следят, чтоб в основном запертыми были.
Десять маршей – это пять этажей, значит. И на первом – довольно просторная площадка, массивная дубовая дверь вправо, в общий коридор, а влево – тоже тяжёлая, прочная, но без резьбы и накладных украшений. За ней – явно недавно изготовленная, без всяких декадентских изысков решётка, причём не сварная из арматуры (это Михаил машинально отметил), а собранная из довольно небрежно выкованных прутьев квадратного сечения и полос в два пальца шириной, сквозь которые прутья были продеты. Что скажешь – тюрьма всё же, а не Оружейная палата, и век двадцатый в самом начале, весь пронизанный пережитками девятнадцатого и восемнадцатого тоже.
За решёткой вниз вела лестница уже обычная, каменная, с простыми перилами.
Сопровождающий нажал белую фарфоровую кнопку звонка в простенке между дверью и решёткой, после чего та не открылась автоматически, как ждал Волович. Видимо, это был просто условный сигнал, чтобы, к примеру, охрана не начала стрелять без предупреждения. Немолодой конвойный с четырьмя треугольниками в петлицах достал из кармана приличных размеров ключ, похоже, тоже кустарной работы, трижды провернул его в накладном, большом, как том энциклопедии, замке.
Волович вздрогнул. Верно писал кто-то: «Лязг тюремных запоров ни с чем не спутаешь и никогда не забудешь». Второй раз он вздрогнул и испытал приступ тошноты, когда за ним закрылась дверь камеры.
Вот и убедился он на личном опыте, что столь презираемый им «русский народ» гораздо более креативен, чем весь цвет «объединённой оппозиции», теперь уже «бывшей». «От сумы и от тюрьмы не зарекайся» – когда ещё догадались предки о наличии такой закономерности и облекли её в литературную форму. До сих пор к себе он эту поговорку не примеривал, да и вспоминал её не часто. Уверен был, что уж кого-кого, а «самогó Воловича» власть тронуть не посмеет. Американский посол не позволит. А вышло всё не по его, а согласно народной мудрости.
В «приёмном покое» его даже обыскивать не стали. Чего ради? Вешаться или вены вскрывать захочешь – дело хозяйское. Без тебя здесь жили и дальше проживут. Чего-то, пригодного для рытья подкопа сквозь полутораметровые стены фундамента, в кармане не пронесешь. Это только в романе Хмелевской героиня творит чудеса с помощью заколок и роет тоннель пилочкой для ногтей. И вообще новичок пока что не осужденный, не подследственный и не административно-арестованный, а так. Постоялец.
Корпусной
[41]
выдал ему тонкий, но почти новый матрас, набитый ватой, две серые простыни, тоже ватную подушку размером чуть больше среднестатистической головы в профиль, синее колючее одеяло с жёлтой надписью «ноги» с одного края. Забота, однако, а также указание на то, что предшественники могли, в большинстве своём, ложиться под это одеяло без простыни, с неизвестно когда мытыми ногами.
Впрочем, когда, кривясь от брезгливости, Михаил спросил: «А насекомых у вас тут нет?» – надзиратель глянул на него коротко и недобро:
– У нас – нет. А у тебя – сейчас проверим.
И Воловича отправили в так называемый «санпропускник», где фельдшер предпенсионного возраста с тремя кубиками в петлицах велел ему раздеться догола, грубо, но быстро и сноровисто, как цыган лошадь на базаре, осмотрел, и в рот заглянул, и в другие места. Ткнул пальцем в свисающий волосатый живот.
