Сарториус много чего видел в этой жизни, но вот в Москве и Петербурге ему бывать не приходилось, возможно – из-за странного предубеждения против этой непонятной ему страны. А к непонятному он относился с недоверием и опаской. Оттого и не видел в натуре дворцов Петергофа, Кремля, не ходил по залам и галереям Эрмитажа. А то, что открылось сейчас за неизвестно откуда взявшимися дверями, как раз очень напоминало внутренний вид этих архитектурных объектов, с фото– и видеоизображениями которых он, разумеется, был знаком.
Не слишком осознавая, что он делает, Магнус Теофил встал и шагнул к дверям. Потрясение, даже после всего, уже виденного и слышанного, было слишком велико, тем более что случилось совершенно неожиданно. Оторваться от глубокой погружённости в Игру и увидеть такое – это удар по психике не слабее, чем ведро холодной воды, выплеснутой на парочку, увлечённо кувыркающуюся в постели.
Глава двадцать первая
Перешагнув незримый порог, Сарториус оказался в большом двухсветном зале, сияющем навощённым узорчатым паркетом, в три ряда украшенном по стенам картинами в золочёных рамах, колонками с мраморными скульптурами и венецианскими зеркалами в рамах, не уступающих пышностью картинным.
Господа Ньюмен и Грин появились откуда-то сбоку, и сразу Сарториус их даже не заметил, слишком поглощённый подстройкой организма под смену не только окружающего антуража, но как бы и всех жизненных обстоятельств. Совсем разные вещи – разговаривать даже с очень могущественными людьми, сидя на садовой скамейке собственной виллы или – в подавляющей роскоши красивейших на Земле дворцовых интерьеров. Только вот сами хозяева были одеты подчёркнуто просто, словно для короткой загородной прогулки. Никаких шитых золотом мундиров с пышными эполетами или багряных тог византийских базилевсов.
А у самой двери в свободной позе остановился Боулнойз, как бы ставший выше ростом и расправивший плечи. Его здешняя обстановка, сразу видно, не удивляла, будто не раз приходилось тут бывать. Того, что «макет» остался на острове, а «настоящий» Арчибальд находился здесь изначально, Сарториус, конечно, не заметил. Пусть и уловил не объяснимую словами разницу.
– День добрый, господин Магнус. Ничего, что я так, полуофициально? Самочувствие как, обмороков, головокружений, ночных кошмаров не случалось? Аппетит, стул? – всё это сэр Говард произнёс слитно, одной фразой, шагая навстречу с протянутой рукой и, похоже, копируя чьего-то персонажа – комического земского врача.
– Здравствуйте. Нет, спасибо. Всё у меня хорошо. Самочувствие просто прекрасное, я уже и забыл, что такое бывает. Ваше лечение просто чудодейственное. Я сегодня в бассейне двадцать кругов проплыл и завтракал с большим аппетитом… – невольно заразившись стилем Грина, ответил Сарториус.
Ньюмен стоял на том же месте и слегка улыбался. Идти к гостю с распростёртыми объятиями явно не собирался. Ждал, когда сам подойдёт, закончив специфический разговор с товарищем.
– Уже завтракали?! Ах, какая жалость. А мы только собираемся. Дай, думаем, и коллегу пригласим. Ну да, разница поясного времени – не учли. Ладно, не беда, назовём это вторым завтраком. Или ранним обедом. И так и так поговорить всё равно нужно… Вы не знаете, почему дипломаты все свои дела решают за разными видами застолий? Это – за ужином обсудят, то – за деловым завтраком. Не знаете? И я не знаю…
Немного придя в себя, Сарториус задумался: а что это вдруг случилось и отчего умеющий быть пугающе-серьёзным сэр Говард так паясничает? Что это должно означать?
На самом деле это не означало совершенно ничего, если пытаться понять что-то, касающееся самого сэра Говарда. А Шульгин избрал такой стиль просто для того, чтобы как раз и заставить клиента впустую тратить мыслительную энергию. Всегда лучше иметь дело с человеком, в той или иной мере сбитым с толку.
По мозаичному, натёртому натуральным воском паркету, на котором Сарториус всё время боялся поскользнуться, упасть и сломать шейку бедра, хозяева и гость прошли в сравнительно небольшой зал, или большой кабинет, разделённый на два уровня широкими антресолями светлого дерева, сплошь уставленными застеклёнными книжными шкафами. Книг там было, наверное, тысячи три. Или пять. Внизу же помещались письменный стол, большой кожаный диван и несколько таких же кресел, напоминающих хорошо выбритых и покрашенных в шоколадный цвет гиппопотамов, точнее – их задние половины, причудливо расставленные на огромном персидском ковре со сложным орнаментом. Некоторые знатоки утверждают, что «настоящие» ковры можно читать, как те же книги, и в их узорах часто зашифрован некий тайный смысл. А иногда – просто издевательства над профанами.
В одном из кресел сидел пожилой господин с полуседой бородкой и листал толстую книгу необычайно грациозными и широкими жестами сухощавой, но явно сильной руки. Увидев незнакомого человека в окружении хозяев этого дворца, он едва заметно кивнул головой, давая понять, что гостя заметил, но до официального представления уделять ему специального внимания не намерен.
Испытав короткий приступ раздражения – слишком уж часто магнату давали понять степень его обыкновенности, если не сказать хуже, – Сарториус продолжил осмотр кабинета. В простенках развешаны были прямые и кривые сабли, шпаги, мечи, ятаганы – он не слишком разбирался в каком-либо оружии, холодном в том числе. Его «оружие» было другого рода – финансовое или организационное, точнее, организационно-финансовое, поскольку деньги и любые их производные всё же вторичны в сравнении со знаниями и умениями, позволяющими материальными средствами завладеть и пользоваться.
Только ли из-за наличия большого количества оружия, совсем не декоративного, явно бывавшего в деле, или оттого, что оформлял кабинет-библиотеку человек с какими-то другими, чуждыми эстетическими принципами, магнату здесь не понравилось. Несмотря на всё дружелюбие, изъявляемое хозяевами.
Сам по себе факт перехода в иную плоскость бытия Сарториуса совсем не удивил и тем более не напугал. С подобным ему уже приходилось сталкиваться во время той, первой, неудачной попытки захватить господствующие высоты в мире Великого князя Олега. Ну да, кавалерийский наскок, разведка боем, после которой не страшно и отступить для подготовки настоящего удара.
Правда, с «настоящим» вышло ещё хуже. Катастрофой и разгромом всё кончилось. «Конница разбита, армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя…» Ну и так далее. А уж гвоздя там в кузнице не оказалось или чего-то другого – теперь совершенно неважно. Сарториус не относился к числу людей, излишне рефлектирующих. О причинах поражения можно размышлять и рассуждать, когда есть надежда на реванш. А если её нет, то нужно просто приспосабливаться к новым обстоятельствам. К изменению правил Игры или вообще к другой игре.
Окончательную точку в процессе уничижения «владыки полумира» сэр Говард поставил, когда, положив на стол большой чистый лист плотной, слегка шероховатой бумаги и несколько толстых, остро заточенных цветных карандашей, вдруг обратился к Сарториусу, назвав его подлинным, родителями данным именем, о котором он и сам уже почти забыл. С тех пор как достиг того необходимого
[137]
рубежа, преодолев который нет больше нужды руководствоваться «человеческими» правилами и законами, в том числе и обязанностью иметь постоянное имя и подтверждающие его документы.
