– Ну что за бред вы несете! – раздраженно всплеснул руками Юлий Никандрович. – Вы только послушайте сами себя! Генка увидел, как в парке охранники собирают бомжей. Какой-то незнакомец походя сообщил ему, что бездомных будут отправлять в зараженные зоны. И вы, вполне здравомыслящие люди, тотчас же принимаете все это за истину! И более того, тут же делаете вывод о международном заговоре против российских бомжей! Ребята! – Юлий Никандрович посмотрел на всех троих так, как обычно смотрят на малых детей, призывая их проявить благоразумие. – Давайте все же оставаться реалистами. То, что мы способны вообразить, вовсе не обязательно должно существовать в действительности. Вспомните хотя бы старый добрый принцип Оккама.
– Так ведь не действует у нас этот принцип, Юлик! – Алекс едва ли не со злостью ткнул окурок в переполненную пепельницу. Геннадий Павлович про себя отметил, что сегодня Петлин курит больше, чем обычно, почти не делая пауз между сигаретами. – У нас, если хочешь, чтобы твои ожидания оправдались, нужно непременно придумать что-нибудь такое, что ни одному нормальному человеку никогда даже в голову не придет. И тогда ты в девяти случаях из десяти попадешь в точку.
– Факты, – устало произнес Юлий Никандрович. – Мне нужны не разговоры на тему «Абсурд – как форма проявления власти», а факты. В данный момент мне известно лишь то, что моя лаборатория имеет все необходимое для того, чтобы выполнить свою часть программы генетического картирования. Объясните мне, господа скептики, чего ради чиновники, занимающиеся распределением средств, выделяют нам, прямо скажу, немалые деньги, если, как вы полагаете, они намерены похоронить программу?
– Потемкинская деревня, – умильно улыбнулся Алекс. – Это же исконно наше, российское ноу-хау. Когда международные организации, отстегнувшие средства на проведение генетической чистки, пожелают убедиться в том, что деньги были использованы по назначению, им покажут твою лабораторию, Юлик. И еще несколько таких же, оборудованных по последнему слову науки. А для осуществления программы будут использованы иные методы, значительно более дешевые и не раз уже доказавшие свою эффективность.
– Например? – с вызовом поинтересовался Юлий Никандрович.
– Например, повестки, о которых говорил Генка.
– Или вот еще. – Геннадий Павлович выложил на стол зеленую листовку. – Мне дали ее у входа в метро.
Алекс быстро пробежал листовку глазами, мрачно хмыкнул и передал Юлию Никандровичу. Коптев взял бумагу в руки и с явной неохотой начал читать. По мере прочтения текста на лице его проступала все более ярко выраженная гримаса омерзения.
– Бредятина какая-то, – объявил он свое мнение, закончив чтение, после чего резким, немного нервным движением смял листок в кулаке и поискал взглядом, куда бы его можно кинуть. Поскольку пепельница была переполнена окурками, Юлию Никандровичу пришлось положить комок смятой бумаги на край стола.
– Ты так считаешь? – загадочно прищурился Алекс.
– А ты, конечно же, уверен, что это часть проводимой властями политики по свертыванию программы генетического картирования! – ответил Юлий Никандрович, с трудом сдерживая возмущение.
– Ты знаешь, Юлик, – Петлин помахал рукой, разгоняя раздражавший глаза сигаретный дым, – с тех пор как ты ощутил вкус спокойного, благополучного существования на государственных дотациях, твои суждения по многим вопросам резко изменились. Я не осуждаю тебя за это, просто пытаюсь понять, почему так происходит?
Геннадий Павлович старался внимательно следить за тем, о чем шла речь за столом, но в какой-то момент он понял, что ему становится скучно. Пиво было выпито, а раскладывать фишки для игры никто не собирался. Поскольку каждый из спорщиков стоял на своем, упорно не желая принимать во внимание аргументы противоположной стороны, разговор верно превращался в переливание из пустого в порожнее. К тому же аргументы что у тех, что у других были какими-то очень уж жиденькими. Если бы Геннадию Павловичу была предложена роль арбитра, то он бы объявил ничью. Только не в том смысле, что соперники сражались на равных, а в том, что оба проиграли. По мнению Геннадия Павловича, истина, которую каждый пытался перетянуть на свою сторону, лежала посередине. И чтобы не понять это, нужно быть либо беспросветным тупицей, либо упертым до предела догматиком. А весь фокус заключался в том, что судьба программы генетической чистки в России ни от кого не зависела. Она, как и все процессы в этой стране, будет развиваться спонтанно, направляемая то в ту, то в другую сторону внезапно возникающими факторами, ни объяснить, ни тем более уж предсказать которые было невозможно. И во что она выльется в конечном итоге – бесполезно было даже гадать. Нужно было просто подождать, чтобы увидеть, что произойдет. Хотя, скорее всего, не произойдет ничего. Все потихоньку утрясется и встанет на прежние места. Можно подумать, прежде не было революционных программ, призванных изменить все общественные устои. И чем все они закончились? Вот именно – одни названия остались! «Кончайте, наконец, заниматься ерундой, парни! – хотелось громко сказать Геннадию Павловичу. – Мы ведь все свои ребята, знаем друг друга не первый год. И с головой у нас все в порядке, слава богу, и с генами. Так чего ради пыль поднимать? Какое нам дело до всех этих генетических уродов, что бродят вокруг? Потенциальная угроза обществу – ну так пусть общество само с ними и разбирается! Нам-то до всего этого какое дело? Мы здесь собрались не для того, чтобы решать мировые проблемы, – просто поболтать. Ну так и давайте займемся своим делом – разложим фишки, закажем еще пивка! Да и горячее не помешало бы…» Но почему-то Геннадию Павловичу казалось, что реакция на его сентенцию окажется совсем не той, какую он хотел бы видеть. Ему все же хотелось быть понятым, а не просто высказаться по обсуждаемому вопросу, поэтому он счел за лучшее промолчать.
И вдруг Геннадий Павлович почувствовал, что упустил нить разговора и уже почти не понимает, о чем говорят за столом. Когда же он попытался сосредоточиться, то начало происходить и вовсе нечто странное. Фигуры людей, сидевших за одним с ним столом, стали нечеткими, лица поплыли, словно акварельные рисунки, облитые водой, сделались совершенно неузнаваемыми. Геннадий Павлович медленно провел ладонью по лбу, покрывшемуся испариной, и судорожно сглотнул подкативший к горлу кисловатый комок. «Это все жара и духота, – подумал он. – Определенно, сегодня неблагоприятный день». Геннадий Павлович откинулся на спинку стула, глубоко, судорожно вздохнул и закрыл глаза.
Алекс посмотрел на Геннадия Павловича и быстро затушил в пепельнице недокуренную сигарету.
– Он уходит от нас, – с тревогой произнес он.
– Нервный срыв? – спросил Юлий Никандрович.
– Не похоже, – качнул головой Алекс.
Подавшись вперед, он внимательно осмотрел лицо Геннадия Павловича, после чего достал из кармана крошечный датчик и приложил его к левому виску Калихина.
– Все показатели в норме, – сказал он, взглянув на светящееся табло. – Он просто пытается закрыться.
– Мы перегрузили его информацией, – предположил Юлий Никандрович.
