Геннадий Павлович случайно взглянул на часы. Если он не хотел опоздать на встречу с бывшей супругой, ему нужно было за полчаса совершить утренний моцион и позавтракать. Валентина частенько опаздывала на встречи сама, но при этом жутко злилась, когда задерживался кто-то другой. Поскольку предстоял серьезный разговор, Геннадий Павлович предпочел бы увидеть бывшую спутницу жизни в благостном расположении духа. Времени на то, чтобы навести порядок в памяти, у него уж не оставалось. Впрочем, с этим можно было повременить. В данный момент Геннадия Павловича занимал не столько образ таинственной незнакомки, всплывший из потаенных глубин памяти, сколько вопрос: есть ли в доме что-нибудь съестное? В холодильнике Геннадий Павлович обнаружил шесть штук яиц, кусок вареной колбасы граммов на триста, упакованный в фольгу плавленый сырок «Дружба» и десять пачек лапши быстрого приготовления. Должно быть, продукты оставил вчера Артем. Столь благородный жест со стороны сына растрогал Геннадия Павловича. Умильно шмыгнув носом, он взял пачку лапши, решив, что, если добавить к ней небольшой кусочек колбасы, то на завтрак этого будет вполне достаточно.
Ровно через полчаса Геннадий Павлович запер дверь своей комнаты, щелкнул квартирным замком и, сбежав вниз по лестнице, вышел на улице. Было не так жарко, как вчера, по небу плыли легкие облачка, временами закрывавшие невозможно яркое солнце, но, судя по убийственной духоте и отсутствию даже намека на движение воздуха, во второй половине дня следовало ожидать грозу. К проезжей части Геннадий Павлович решил пройти тем же путем, что и вчера. Дойдя до конца дома и свернув за угол, он в растерянности замер на месте. Он совершенно точно помнил, что вчера на стене была надпись: «Уничтожим всех уродов!» Но сейчас стена была чистой. То есть не так чтобы очень чистой, но никакой надписи на ней не было. Не было видно и следов, которые непременно бы остались, если бы гнусную надпись замазали по распоряжению районной администрации. Геннадий Павлович задумчиво почесал нагретый солнцем затылок. Что-то не в порядке было у него с памятью. Геннадий Павлович был уверен, что надпись на стене не была плодом его фантазии, если бы возникла такая необходимость, он мог бы восстановить ее в точности, поскольку помнил, как выглядела каждая буква. Но надписи на стене не было. Что бы это могло означать?
Геннадий Павлович все еще стоял и смотрел на стену дома, пытаясь понять, что происходит, когда неожиданно в памяти его вновь возник смутный образ загадочной девушки. Геннадий Павлович решительно не понимал, каким образом она был связана с надписью на доме. Но теперь он вспомнил ее имя – Марина! Наверное, оттолкнувшись от имени, можно было восстановить и прочие связанные с ней воспоминания. Нужно было только сосредоточиться и как следует покопаться в памяти. Но не сейчас. Геннадий Павлович взглянул на часы и еще быстрее зашагал по направлению к автостраде.
Обычно на ходу легко думается. Но раскапывать пятидесятилетние залежи воспоминаний, вышагивая по раскаленному солнцем тротуару, асфальт на котором едва не плавился, было не так-то просто. Входя в метро, Геннадий Павлович, как и прежде, пребывал в неведении относительно того, какое отношение имела к нему девушка по имени Марина.
Геннадий Павлович вышел из метро на станции «Китай-город». До назначенного срока оставалось пять минут – ровно столько и требовалось Калихину, чтобы добраться до места встречи. Перебежав улицу позади выгружавшего пассажиров троллейбуса, Геннадий Павлович миновал памятник создателям славянской письменности, возле которого страж порядка, облаченный в черную униформу, со строгим и сосредоточенным видом кормил хлебными крошками голубей, и ступил под зыбкую тень заморенных автомобильными выхлопами, чудом каким-то еще остающихся живыми лип. В былые времена вид у деревьев был не в пример живее, отметил про себя Геннадий Павлович. Да и мусора на дорожках сквера было значительно меньше – то ли убирали его регулярно, то ли народ вел себя культурнее.
Скамейка, возле которой была назначена встреча, естественно, пустовала. Геннадий Павлович был настолько привычен к постоянным опозданиям своей бывшей супруги, что не испытал по этому поводу ни разочарования, ни пусть даже легкого недовольства. Он подошел к скамейке, сел на нее, закинул ногу на ногу и приготовился ждать. Умение ждать – это особое искусство, которым владеет не каждый. Хотя, казалось бы, все предельно просто – для того чтобы ожидание не превратилось в мучительный, растянутый до бесконечности процесс, достаточно всего лишь не думать о том, что ты ждешь. Но представьте себе, кто-то говорит вам: думайте о чем угодно, только не о стакане. Что в ту же секунду вы увидите своим мысленным взором? Естественно – тот самый злополучный стакан! Та же история и с ожиданием – сколько ни пытайся убедить себя в том, что оно не сделается короче оттого, что ты станешь изводить себя, считая каждую минуту бесцельно потраченного времени, все равно будешь то и дело смотреть на часы и зло скрипеть зубами. Или же найдешь себе какое-то иное, еще более бессмысленное занятие. Геннадий Павлович сосредоточился на изучении носка ботинка, мерно покачивающегося из стороны в сторону. Превосходное занятие! В особенности когда делать больше нечего, а думать о чем-то серьезном не хочется. Геннадий Павлович уже убедился в том, что навести порядок в собственных воспоминаниях без посторонней помощи ему не удастся. События последних трех-четырех недель он помнил ясно, если не считать образа таинственной девушки по имени Марина. Пытаясь так или иначе связать ее с историей своей жизни, Геннадий Павлович в конце концов пришел к выводу, что встреча с ней произошла не так давно – в прошлом для нее просто не находилось места.
Детство Геннадий Павлович помнил отрывками, но все они вполне логично укладывались в единую схему и не противоречили друг другу. Годы учебы в школе были похожи один на другой, за исключением отдельных ярких событий, которые случались не часто. Потом – институт, который он так и не закончил, женитьба, рождение сына. После этого в воспоминаниях начиналась какая-то путаница. Даты и события, с которыми они были связаны, нередко не соответствовали друг другу. К примеру, Геннадий Павлович никак не мог избавиться от навязчивого видения новогодней елки, возникавшего каждый раз, когда он вспоминал о дне рождения сына, хотя родился Артем в сентябре. А когда Геннадий Павлович вспоминал тот день, когда Валентина сказала ему, что им, наверное, стоит разойтись, он видел ее и себя, стоящими в отсветах заката на морском берегу, покрытом крупной серой галькой. И это при том, что он отчетливо помнил, что они с Валентиной были на море один-единственный раз, еще до рождения сына. Но самым ужасным было то, что некоторые события Геннадий Павлович помнил в двух, трех, а то и четырех различных вариантах. Тут уж недалеко было до мыслей о шизофрении. Геннадий Павлович помнил, например, как однажды, идя по коридору главного офиса фирмы «Байбах», в которой работал до кризиса, он увидел на полу белый пластиковый прямоугольник, оказавшийся кредитной карточкой самого Байке Байбаха. Кредитка была активирована. Никому не сказав ни слова, Геннадий Павлович в обеденный перерыв вышел на улицу и, воспользовавшись услугами ближайшего банкомата, снял с карточки всю наличность – двести восемьдесят семь долларов. Но это был только один из вариантов воспоминаний. В другом варианте Геннадий Павлович, поборов искушение, тут же направился в кабинет Байке Байбаха и вернул шефу потерянную кредитку. Дальнейшие события также имели несколько ветвлений. По одной из возможных версий, Байбах мрачно глянул на Геннадия Павловича из-под низко опущенных бровей, выдернул у него из пальцев карточку и, не сказав ни слова, снова уткнулся в распечатку отчета. Выйдя из кабинета шефа, Геннадий Павлович мысленно выругал себя за то, что решил поиграть в благородство и не воспользовался карточкой сам. По другой версии, Байбах страшно обрадовался тому, что Геннадий Павлович принес ему найденную кредитку. Выбежав из-за стола, он долго с благодарностью тряс Геннадию Павловичу руку, а после еще и угостил его виски «Джек Дэниелс». Геннадий Павлович вышел из кабинета шефа окрыленный, с неугасимой верой во вселенскую справедливость. По третьей версии, Байбах забрал у Геннадия Павловича кредитку, едва слышно буркнул «спасибо» и снова уткнулся в бумаги. Геннадий Павлович вышел из кабинета расстроенным. Но под вечер его вызвали в бухгалтерию и вручили конверт с выписанной лично шефом премией, сумма которой оказалась даже чуть больше той, что числилась на кредитной карточке Байбаха. Такой вариант развития событий также был по душе Геннадию Павловичу. Но какой из них имел место в реальности, он, как ни старался, не мог вспомнить. Точно так же, как не помнил он и того, чем занималась фирма «Байбах», в которой он проработал без малого шесть лет. Почему-то раньше он никогда не задавал себе этот вопрос, а вот теперь не мог на него ответить.
