Когда исчез Паоло и назначили розыск, Софья приказала верной Анастасии наведаться в камору музыканта и весь скарб его перенести в тайное место, а там тщательно обыскать. Вдруг в потайном кармашке его кафтана застряла какая-нибудь писулька от дьяка Стромилова. Анастасия выполнила приказ царицы и показала ей, все обнаруженные у Паоло рукописи: пара книг, клочки бумаги с латинскими литерами — жалкая попытка изобразить в одной строке небо, вечность, розы, ручей и деву чистую, а также свиток с какими-то квадратами. Ничего важного, а тем более опасного. Царица приказала Анастасии этот улов схоронить. Отыщется мальчишка, поинтересуется своим добром — пусть забирает.
Если за работой и на утренней молитве у креста царице удавалось совладать с суетными мыслями, то поход в домовую церковь был истинной мукой. Ведь унижение на каждом шагу! По чину царицу в домовую церковь должны сопровождать верховые боярыни и еще дворовые боярыни… А где они? Теперь с ней идут только постельница с калашницей, казначея да девки-холуйки свечи несут. И все словно кто-то дышит в затылок. Стража где-то здесь, рядом, только попряталась по щелям, поскольку пялиться на царицу им было строжайше запрещено.
Домовая церковь, в которую позволено ей было холить к обедне, посвящена было святой Екатерине Великомученице. Екатериной звали мать Софьи, и, стоя пред иконами и слушая пение, она не просто молилась, но жаловалась родительнице на свою жалкую долю. Молиться ей теперь отвели за камчатным занавесом, дабы скрыть ее от глаз священства. Казначея утешала, что в последнем нет опалы, по русскому обычаю царица и дети ее всегда отделены от притча загородкой, и только ей, иностранке, делалось раньше послабление. Что ей подобные объяснения! Она хочет видеть священника, когда читает он поучительное слово из Златоуста! И Господа Всемогущего, вечного ее собеседника, желает зреть не через кисею!
— Что делать, Господи? Научи, как сокрушить соперницу с приплодом ее! Как, как?!
А что вопрошать без толку, коли знаешь ответ? Ересь разъедает Русь, а Софья знала, что в таких странах, как Московия и Византия, никакая ересь не может взять верх. И, значит, верной ее помошницей станет ортодоксальная, официальная церковь. Кто самые чистые поборники веры на Руси? Митрополит? Он слаб, он с царев заединщик, а что у Ивана на уме, еще и Бог не знает. Геннадий, архиерей Новгородский — страстный борец с ересью. Но в Москве кой кто из священства не относились к Геннадию с подобающим почтением, считая его суетным и настырным. Не было в нем истинной тихости. Любил Геннадий чваниться своей ученостью, посматривал при этом гордо, как орел, и все хотел верховодить. Так говорили.
Очень чтим Нил Сорский, глава заволжских старцев, но он далеко, на Белоозере, о нем думать не сметь! На Белоозере казна, которую Василий якобы хотел захватить. Если узнают, что Софья послала в Кириллов монастырь или в Белоозеро весточку, то, пожалуй, переместят ее из своей горницы в тюремные палаты. Да и будет ли Нил из такой-то дали активно бороться с еретичеством?
Еще есть Иосиф Волоцкий, суровый старец. Игумена Иосифа Софья тоже никогда не видела, и немудрено. Он никогда не выходил за стены своего Волоколамского монастыря. Более того, он отказался лицезреть женщин, даже на собственную престарелую мать-монахиню наложил запрет. Женская плоть — искушение дьявола, вот и весь сказ. Лицезреть нельзя, но написать можно.
Однако это нелепа. Царицы не пишут письма игуменам монастырским, да еще таким известным, как Иосиф. Во всяком случае, она о подобном не слыхала. И совершенно неизвестно, как поведет себя гневливый супруг, если в руки к нему попадет ее послание. Не надо писем. Иосифу надо дачу послать. Говорят, игумен, словно крымский хан Менгли-Гирей, любит подарки. Все присланное он употребил на богоугодные дела, а может, подарок в кладовую положит — до времени, про запас. Это его дело. Софья не любила считать деньги в чужих карманах.
Но что послать в дар? Надо чтоб дача выглядела пристойно, она хоть и опальная, но царица. Всякие безделушки, которые есть под рукой — зеркала, ткани, диковинки итальянские монастырю ни к чему. Серебра и злата у нее сейчас нет. Подарить что-нибудь из семейных реликвий… Нет уж, она один раз подарила венец. Да и нет у нее сейчас никаких семейных реликвий.
Но на сундуки-то ее никто пока не покушается.
Собольи или бобовые ожерелья надо сразу отмести. Они монастырю не нужны. Ожерелье из яхонтов она подарить не может, слишком заметна будет пропажа. Рясы жемчужные, которые привешивают к венцу, ей сам царь подарил. Это нельзя. Подарки надо собирать по мелочам. Например, косники… их прикрепляют к концу косы. Косников было много. Те, драгоценные, низанные жемчугом, и с ворворками яхонтовыми, ей подарили по приезде в Москву, она их и не надевала никогда. Лёнушка в них щеголяла, а самой Софье не пришлось носить девичий наряд.
Нет, косники — это несерьезно и стыдно. Лучше кички, опашени да летники пощипать, с каждого наряда по одному-два камешка выпороть. Целая горсть лалов, яхонтов да смарагдов наберется. Главное, найти, кто это богатство старцу Иосифу передаст. Поп Станислав, ее духовник, — кто ж еще? Он человек честный и не болтливый. Но на Руси до конца честных не бывает, надобно будет составить подробную опись, чтобы все камешки дошли по назначению. А на словах присовокупить, де, посылаю тебе, благочестивый старец, сей дар, чтоб молился за рабу Софью Фоминишну в трудную годину ее, что раба Софья во всех своих помыслах и деяниях всегда будет верна греческой вере… ну и еще что-нибудь присовокупить, мол, если что, если надо будет бороться с еретичеством, то царица в этом благом деле будет первой помошницей церкви.
Выслала подарки и полегчало на душе. Лик преподобного Петра, меж тем, обретал свои черты. Уже вышиты были борода и усы митрополита, на них пошел крученый шелк телесного цвета. И глаза уже сияли лазоревые, излучая неземную доброту. Получилось, все получилось! Быстро идет работа, споро. Деяния во имя Господа воистину возрождают душу.
Но скоро душа царицы подверглась новому испытанию. Казначея принесла точную весть: через неделю отрока Дмитрия будут венчать на царство. Уже все сговорено и день назначен — второе февраля. Решено обставить венчание особенно пышно. Готовят новые роскошные седалища, числом три, в казне ищут древнее драгоценное оплечье — Мономаховы бармы. Это был удар. У Софьи еле достало сил выказать перед челядью бесстрастие.
Все приключилось именно так, как напророчила казначея. Из окна своей «темницы» Софья могла наблюдать только конец славного действа, когда «великий князь Дмитрий Иванович Всея Руси» уже вышел из Успенского собора и в сопровождении огромной свиты направился в собор Благовещения.
Сумятица, крики, шумы, пестрота праздничных одежд. Много ли увидишь через розовую слюду? Софья попыталась выбить створку оконницы, но ей удалось только чуть-чуть ее отворить. Морозный воздух иголками так и вонзился в щеки, но не лицо он колол, а сердце. Первыми, кого отыскал в толпе ее взгляд, были сыновья — все здесь, здоровые и нарядные. И веселые, слава те Боже, хоть и горько чуток, что смеются, а не горюют о матери-арестантке. А вот и он, росток хилый, пятнадцать лет, а видом — дитя, никакой удали! Дмитрий вел себя несколько скованно, может, устал, а скорей всего, просто стеснялся высокой роли. Большие уши по-мальчишески топорщились из-под монаршей шапки. Идет, словно кол проглотил. Может, боится, что не удержит на голове шапку Мономаха, сползет она с худой головы.
