– На следующую ночь, где-то около часу, я поставил старые видеозаписи. Сказал дежурному на въезде, что у Стейс опять тревога по беременности и мне надо срочно домой. Пошел в «Модсли», думал, придется просачиваться в палату. А Александра уже стоит у дверей в этой своей белой пижаме, ждет. Сердце у меня колотится как ненормальное. Дергаюсь, как школьник, потому что, ну, я же впервые ее вижу во плоти. А она берет меня за руку, и мы бежим по газону, вот так запросто. – Он застенчиво ухмыльнулся. – Как будто она вела меня. Как будто это она все спланировала. Я открыл багажник, она туда забралась, и мы уехали.
– В багажнике же темно? – спросила Нора. – Если у Александры никтофобия, она бы туда не полезла.
Морган гордо улыбнулся:
– Я все предусмотрел. Положил ей два фонарика, чтоб не боялась.
– А на воротах вас не остановили? – спросил я.
– Остановили, конечно. Но я сказал, что жена опять заболела, и меня пропустили. Как только выехали, я остановился, Александра вылезла из багажника. Я привез ее сюда – душ принять, переодеться. И дочку спать уложил. Стейс еще не выписали, за ребенком соседка приглядывала. Я спросил Александру, куда она хочет дальше, а она сказала, что на станцию, потому что ей надо в Нью-Йорк.
– Она сказала зачем? – спросил я.
– Я так понял, встретиться с кем-то.
– С кем? – встрял Хоппер.
– Не знаю. Она застенчивая была. Молчаливая. Только смотрела на меня. Но дочка моя, Мелли, ей понравилась. Почитала ей на ночь, пока я Стейс в больницу звонил.
– А куда именно в Нью-Йорк она ехала? – спросил я.
– «Уолфорд-Тауэрс»? Что-то такое.
– Это она вам сказала?
Он виновато потупился:
– Нет. Она попросилась к компьютеру. Пока была в ванной, я проверил в браузере, куда она заходила. На сайт отеля какого-то на Парк-авеню.
– «Уолдорф-Тауэрс»? – предположил я.
Морган кивнул:
– Вроде похоже. Она оделась, нацепила это красное пальто, и я в жизни никого красивее не встречал. Повез ее на станцию. Добрались часа в четыре утра. Я дал ей денег каких-то, оставил в машине, а сам пошел добывать два билета до Гранд-Сентрал.
– Два билета? – переспросил я.
Он сконфуженно кивнул.
– Вы хотели уехать с ней.
Он опять потупился:
– Сейчас-то сам понимаю, что бред. Но я романтик. Думал, мы вместе уедем. Она все время мне улыбалась. Но когда я вернулся к машине с билетами, ее уже не было. Я видел, как подъехал поезд. Выбежал на платформу, а двери уже закрылись. Я бегу, в вагоны заглядываю, мне дурно уже, а потом я ее нашел. Сидела прямо у окна. Я постучал. А она медленно так повернулась, посмотрела на меня. До конца жизни этот взгляд не забуду.
Он помолчал, ссутулился.
– Она меня не узнала.
Он с дрожью выдохнул.
– И вскоре вас уволили? – тихо спросил я.
Он кивнул:
– Как выяснилось, что Александра пропала, меня сразу вычислили.
– Когда вам стало известно, что она умерла?
Он прикрыл глаза:
– Президент клиники меня вызвал.
– Аллан Каннингэм?
– Он самый. Сказал, что по закону мне ничего не будет, если дам подписку о неразглашении, заявлю, что действовал один, и никогда, ни за что на свете никому не расскажу…
– Морган!!!
Опять Стейс. Перепугала нас всех – мало того что голос пронзительный, так еще и совсем близко. Мы не видели ее, но по темной гравийной дороге к нам приближались тяжелые шаги.
– Морган! Они что, еще не уехали?
– Лучше сматывайтесь, – прошипел Морган.
Я оглянуться не успел, как он вырвал у меня из рук бумажку и помчался назад по дороге.
Я кинулся за ним:
– Записка – мы бы хотели оставить…
Но он улепетывал с отменным проворством. Я едва за ним поспевал.
На гребне холма возникла Стейс. Я застыл. Дробовиком она не размахивала – что ужаснее, она размахивала детьми. На руках у нее лежал полуголый младенец, а за руку, посасывая палец, держалась девчонка в ночнушке.
– Они уезжают, – сказал Морган. – Не поняли, как до шоссе добраться.
Он обнял ее за плечи, что-то еще сказал и повел семейство в дом, на ходу запихивая бумажку в задний карман.
Вот черт. Я хотел забрать записку, сравнить почерк с тем, что на конверте с обезьяной.
Деволли скрылись, но я слышал, как они шуршат листвой. Стейс невнятно огрызалась, младенец хныкал.
Я развернулся и зашагал по гравию туда, где в луче фар меня ждали Хоппер и Нора. Не успел я сделать и десяти шагов, позади покатился камешек.
Я вздрогнул, обернулся и обнаружил, что не один.
За мной шла девчонка в ночнушке.
Лицо во тьме – точно камень, глаза – черные провалы.
Шла она босиком. Белизна ночной рубашки сияла лиловым; вишенки походили на звенья цепей и колючую проволоку. Приглядевшись, я заметил, что на сгибе локтя она несет гнилую утопленницу Ляльку.
Сначала накатило отвращение, затем острое желание бежать со всех ног.
Девочка вытянула руку. По спине у меня побежали мурашки.
Она целилась в меня взглядом, крепко сжимая в кулачке что-то черное и блестящее. Не поймешь что, но похоже на пупса.
Не успел я сообразить, что творится, она развернулась, бросилась назад по дороге и белым вихрем исчезла за гребнем.
Я постоял, озирая пустоту холма, отчего-то предчувствуя, что девочка вернется.
Она не вернулась. И стояла поразительная тишина.
Ни намека на карканье Стейс, ни младенческого хныканья, ни шагов, ни скрипа сетчатой двери, ни грохота – ничего, только ветер распихивал кусты.
Даже далекая собака заткнулась.
Я потрусил к машине.
– Что такое? – спросил Хоппер.
– Девчонка его за мной увязалась.
Мы сели в машину и вскоре уже мчались назад по Бентон-Холлоу-роуд. Хоппер и Нора помалкивали, но я подозревал, что и они вздохнули с облегчением, едва расстояние между нами и Деволлями стало ощутимо расти.
22
– Вот что бывает от неправильной жены, – сказал я. – Жена создает мужчине обстановку. Чуть оступился – и до скончания дней своих из пластмассовых колонок слушаешь на повторе гундосый мьюзак Майкла Болтона
[33]
. Потому что надо включать мозги. Конечно, мужик хотел слинять. Я его не виню.
