Затем она сбежала со сцены, и включилась реклама.
Мы пересмотрели эту речь несколько раз и зашли на «Черную доску». В обсуждениях речь шла в основном о природе взаимоотношений Галло с Кордовой: кто она – его сестра, кукловод и Свенгали
[75]
, его женский доппельгангер
[76]
, одержимая нянька, которая носится с ним как с писаной торбой и выполняет малейшие прихоти, или опекунша, подтирающая за ним грязь?
Прочесывая слух за слухом, Нора начала клевать носом и отправилась в постель, а я читал еще несколько часов.
Может, меня сотряс шок этой встречи, но что-то неисповедимо аномальное чудилось мне в ее широком топорном лице, резких чертах, ожесточенном голосе.
Может, Клео и впрямь угадала ключ ко всему: «Черная магия передается из поколения в поколение».
Я поискал на «Черной доске» «черную магию», «колдовство», «Инес Галло» или новые соображения о штурвале, якобы вытатуированном у них с Кордовой на левой руке, но, помимо краткой реплики о том, что Галло родом из мексиканской Пуэблы и ее бескорыстное служение режиссеру вошло в легенды («Ради его безопасности Галло способна на все», – утверждал один пользователь), ничего не нашел.
70
– Вудворд?
Я приоткрыл глаз. На часах 4:21.
– Спишь?
– Сплю.
– Можешь поговорить?
– Вполне.
Нора в этой своей призрачной ночнушке открыла дверь и бледным пятном примостилась у меня в ногах.
– Что случилось? – спросил я, приподнимаясь на подушках.
Она не ответила. Кажется, нервничала. У нее была манера болтать не умолкая, а потом вдруг осекаться и замирать, и ты разглядывал ее лицо, как неумолимое синее небо над пустыней, отыскивая хоть какой-то признак жизни, пусть и далекий, – ястреба, насекомое.
– Придется намекнуть прозрачнее, – сказал я, выдержав паузу. – Я же мужик. В смысле чтения между строк я безграмотен.
– Ну…
Она вздохнула, будто разговор уже закончился, а вовсе не подбирался к началу. Следовательно, поскольку она женщина, эту беседу она уже сто тысяч раз провела у себя в голове.
– Ты из-за Хоппера? – спросил я. – Переживаешь, что он заночует в тюрьме? Так с ним ничего не будет.
Матрас подпрыгнул.
– Это ты кивнула? Темно, я ж не вижу.
– Хоппер тут вообще ни при чем. Я сказала кое-что, а теперь мне плохо.
– Что ты сказала?
– Что я с тобой не сплю.
– Уточнять нет нужды. Это само собой разумеется. И не то чтобы мне впервые это говорили.
Я не врубался, к чему Бернстайн клонит, но меня обуяли дурные предчувствия. Позарез надо выпереть девчонку из спальни, отправить спать, срочно. Мешать секс и журналистику – светлая идея, сопоставимая с выпуском «пинто» на заводе «Форда»: думали, будет весело, сексуально и практично, а вышел кошмар, и все получили увечья.
[77]
– Ты красивый, – сказала Нора. – В Терра-Эрмоса все дамы от любви умирали бы.
– Они ж там по-любому умирают?
– Я не хотела переходить профессиональных границ.
– И молодец. Не могу описать, со сколькими женщинами я перешел все возможные границы, а потом была жуть.
– Правда?
– Как на духу за пару недель до кончины.
Она хихикнула.
– Прямо с этого и начал, в пятнадцать лет. Лорна Дунберри. Вот где границы-то: она с моей матушкой играла в бридж. Меня занесло. Уронил ее на душевую занавеску. Знаешь в ваннах такие мыльницы маленькие?
– Ну.
– Долбанулась об нее лицом. Два зуба потеряла. Всюду кровища. Была приятная такая Лорна, разведенка за сорок – а стала главной героиней «Ночи живых мертвецов».
– А у меня первый раз был с Тимом Бейли.
Я подождал дополнительных сведений. Они не поступили.
– Только не говори, что он квартировал в Терра-Эрмоса.
– Ой, ну нет. Он работал в «Бассейн-Премьер». По пятницам чистил бассейн.
– Сколько ему было?
– Двадцать девять.
– А тебе?
– Шестнадцать. Но взрослые шестнадцать. У него жена и двое детей. Я переживала страшно. Это ужас какой-то – врать. Такое поле – пашешь, сажаешь, поливаешь, а ничего не растет. – Она обхватила руками коленки, передернула плечами. – Пару раз пыталась это прекратить, но мы ходили за кухню, пока у всех «Вино и Сыр», и он танцевал со мной под кантри из окна. Он отлично танцевал. Грустил только. Мечтал сбежать и начать заново, будто никакой жизни еще и не было.
– Сбежал?
– Не знаю. Можно я тебе что-то скажу?
– Конечно.
– Обещаешь не кипишевать?
– Обещаю.
– Когда я только приехала в Нью-Йорк, к Порту, было три часа ночи. И Септима украли.
Она помолчала, коленками зажала ладони.
– Один человек из автобуса. Я знала кто. Сел в Дейтона-Бич, всю дорогу сидел рядом. От него алкоголем пахло, и он все старался разговор завязать, но я сунула наушники в уши и притворилась, что сплю. С ним что-то было не так. В смысле, с головой. Но в Порту, на высадке, я все проморгала. Там одной женщине надо было ребенка в коляску посадить. Я ей помогла, сходила к автобусу за сумкой, возвращаюсь – Септима нет. Клетка исчезла. Я чуть с ума не сошла. Бегу к водителю, он говорит, мол, сообщи в диспетчерскую, а у меня в голове одно: я вот сейчас умру. Умру без Септима. Вообще не соображала. И пассажиры уже разошлись. Выхожу со стоянки, вокруг сплошь магазины, тихо. Вдруг раз – тот же человек за мной идет. И шепчет, что моя птица у него. И он ее отдаст. Только пусть я ему отсосу в туалете.
