– Ну вот! Это то, что вам надо!
Смотрю на обложку: Виктория Токарева, рассказы. Оплатила на кассе и поспешила домой, скорее читать.
Плакала, смеялась, восторгалась! Спасибо ему за открытие!
Я старалась не думать о долге, но, сколько ни прячь голову в песок, ситуацию это не изменит. Пришел черный день, когда Андре объявил, что ему грозят огромные неприятности, если он не найдет деньги.
Что сделала я? Я снова бросилась к Другу. Дрожавшими пальцами, не попадая на нужные цифры, кое-как набрала знакомый московский номер. Трубку взяла его мама, моя задушевная подруга.
– Он в Лондоне, – сказала она. – Ты, Лена, оставь телефон.
Он перезвонил почти мгновенно:
– Я могу вылететь только завтра! Ты подождешь?
Подожду ли я – странный вопрос! Но мне уже легче – он едет!
Мы встретились в кафе, и я ему все объяснила.
– Не психуй, – сказал мне Друг, – я что-нибудь придумаю!
Назавтра мы отправились в банк – большой банк на Елисейских полях. Я дрожала как осиновый лист. Смотрю в окно и вижу, как он разговаривает с двумя мужчинами. Лица их мне показались знакомыми. Наконец узнаю их и охаю вслух: два известнейших гроссмейстера. Оба – друзья моего Друга. Через какое-то время он вышел и протянул мне пачку купюр – ровно сто тысяч. Он посмотрел на меня долгим внимательным взглядом:
– Ты уверена, Лена? Может быть, купим тебе квартиру? Здесь хватит вполне. Ты должна понимать, что если ты отдашь эти деньги Андре, они просто исчезнут! А ты снова будешь ни с чем!
– Ты что говоришь? – Я удивилась и слегка обиделась. – Мне надо спасти мужа!
– Успокойся, родная! И больше не думай о деньгах! – Он чмокнул меня в нос.
Как всегда: дружеский чмок и – спасенные жизни. Моя, детей и мужа.
Все это он проделал так легко, с таким изяществом, так ненавязчиво, что, беря у него эти огромные, колоссальные деньги, я почти не страдала.
– Подумаешь – деньги! Что они – деньги? Пустяк! – сказал Друг и добавил: – Разве твоя драгоценная жизнь и твой покой стоят дешевле?
Я заплакала. Прошептала, что долг вернуть не смогу. Моих заработков хватает только на жизнь, на расходы – питание, дом, скромные вещи.
– Забудь, – ответил он. – Я разберусь.
Что тут скажешь? Человек вызывает только восхищение? Что говорить про его благородство, великодушие, щедрость? Мне стыдно. Я продолжила любить своего мужа, при этом понимая про него все. Глаза мои широко открыты – пелена очарования давно слетела.
Бабское сердце… Глупое, неразумное и нерасчетливое женское сердце.
А наша семейная жизнь неудержимо катилась в пропасть, несмотря на мои героические усилия.
Я понимала, что я – никто. Клуша, которая варит, печет, вытирает и убирает. И еще – выслушивает постоянные упреки, недовольства, претензии и попреки. Странный микс из любви, ненависти, нежности и безумного раздражения.
Чувствуя, что еще немного – и просто сломаюсь, погибну, я отпрашиваюсь в Москву. Муж не хотел меня отпускать – словно чувствовал что-то. А на вокзале наша прощальная сцена поразила прохожих, пассажиров и проводников. Он держал меня за руки, я вырвалась, взлетела на ступеньку вагона, и он успел только сорвать туфельку с моей ноги. Но я уже в поезде. И поезд медленно, но верно набирал обороты, мерно стуча колесами.
В Москву я приехала в элегантном костюме и – в клетчатых тапках проводника, сорок пятого примерно размера. Сменной пары обуви у меня с собой не было, я слишком быстро собиралась в Москву. И в этих клетчатых тапках я гордо прошествовала по перрону.
«Проба пера» – так я называю наш роман с Другом. Точнее – попытку романа.
Что это? Опять благодарность? Слабая женская надежда – а вдруг? А может, просто – желание жить? Жить счастливо, благополучно с достойнейшим человеком, прекрасным мужчиной. Обычная бабья истерика – вдруг?
Нет, не «вдруг». Все было, увы, не очень удачно, хотя мы очень старались, и я, и он. К нему никаких претензий – ни одной, честное слово! Он был, как всегда, безупречен.
У него чудесная мама, которая очень дружит со мной. Чудесный отец. Мой младший сын их всех обожает. Забота Друга о нас так искренна, так глубока, что от всего этого я просто теряюсь. Я не привыкла к этому – жизнь не очень-то со мной церемонилась. Но я продолжала звонить Андре! И Друг молча и терпеливо оплачивал телефонные счета.
Почему я звонила в Париж? Жалела? Любила? А Друг? Почему он был так терпелив, почему сносил мое поведение? Сейчас, по прошествии множества лет, вспоминая свою историю и свою жизнь, часто раскаиваясь и о многом жалея, в частности о боли, причиненной другим людям, близким, я прихожу к выводу, что поведение Друга – это не слабость, а сила. Он любил меня и прощал. И еще – он надеялся. И я понимала, кто есть кто, – и чаша весов была явно не в сторону моего мужа.
Но кто же может объяснить нам, неразумным, наши странные, подчас пугающие и удивляющие нас самих поступки? Как объяснить, что женщина сломя голову бросается к человеку мелкому и недостойному, игнорируя при этом заботу, ласку, верность и преданность настоящего, истинного и сильного мужчины?
Нет этому объяснений.
Итак, мы в Москве. Живем – или пытаемся жить – «по-семейному». Я и мой Друг. Чувствуем оба – не получается. Но все еще «делаем вид». Вид, что все хорошо и даже отлично.
Как-то из Парижа приезжает наш с мужем общий приятель Жорж. И он, милый Жоржик, грустно вздыхая, рассказал, как печален Андре.
– Тебе хорошо! – качал он головой. – Ты с сыном, с друзьями! А он один! – В голосе друга я отчетливо слышала осуждение.
С этого момента я потеряла покой и – приняла решение. Объяснилась с Другом. Я еду в Париж. На несколько дней. Никакой интриги, никакого вранья – сбегать от него я не собираюсь. И даже более – оставляю с ним сына – в залог. Мне надо встретиться с мужем, посмотреть на него, расставить точки над i и поскорее закончить нашу историю.
Благородный Друг купил мне билет. На вокзале он спросил:
– Ты хорошо подумала? Еще не поздно выйти из вагона.
– Не мучай меня! – Мысленно я уже была в Париже, с Андре.
Поезд тронулся, и тут, задержавшись в вагоне и не выйдя с остальными провожающими, он сорвал стоп-кран. Что такое сорвать стоп-кран в международном составе, идущем в Париж? Началась жуткая паника, поезд дернулся, зафырчал и замер, а к нашему вагону бежали милиционеры, начальник вокзала, его заместители, проводники. Из окон выглядывали перепуганные пассажиры.
– Случайно, – спокойно развел руками Друг. – Бывает!
Он всегда умел удивлять.
Так он дал мне еще один шанс не совершить ошибку. Но я снова этим шансом не воспользовалась. Кстати, проводник в моем вагоне – тот самый Игорь, который выдал мне клетчатые тапки. Вот он-то все понял! Смотрел на меня с восхищенной улыбкой: боже, какие страсти кипят возле этой маленькой и улыбчивой женщины!
