– Да. Представиться не помешает. Изабо.
Ух ты.
Да, именно так я и подумала тогда – «ух ты». До этого «ух ты» мы виделись лишь несколько раз – у Ба на семейных праздниках и еще один раз на шашлыках, которые устраивал дядя Витя. И еще один – в Мариинке, на балете «Сильфида» (родаки вдруг решили, что пора приобщить дочь к высокому искусству). Мы устроились в партере, а дядя Витя с Изабо – в директорской ложе. То есть это потом я узнала, что ложа директорская – от Ма. Я заметила их первая и начала дергать Ма, тыкать пальцем в дурацкую ложу, где сидела Изабо.
Как птица в клетке.
– Печально, – сказала Ма в антракте, глядя в пространство.
– Что именно? – удивился Папито.
– Мы сидим где-то на выселках, а братец Виктор – в директорской ложе. Это все, что нужно знать о твоей семье.
– По-моему, мы сидим в партере. На хороших местах…
– Не прикидывайся дурачком. Ты ведь понял, что я имею в виду.
– Ты раздуваешь скандал на пустом месте, дорогая.
– Он делает все, чтобы унизить тебя. Он и твоя мать.
– У них тоже непростые отношения. Если это тебя утешит.
– Меня бы утешило совсем другое. Уважение со стороны твоих родственников, хотя бы минимальное. А они вынуждают меня чувствовать себя самозванкой, занявшей чужое место. Выскочкой. Парвеню.
– Если наша семья так уж плоха… Зачем тебе ее уважение, Соня? Это – вне логики.
Вне логики. Точно.
На второе отделение Изабо не осталась – упорхнула. Наверное, ей не очень понравилась клетка, и балет заодно. Ма тоже выглядела недовольной – но совсем по другому поводу. Клан, к которому – по явному недоразумению – принадлежал Папито, отравлял ей жизнь самим фактом существования.
Они ссорились и после спектакля, в машине. То есть – ссорилась Ма, а Папито лишь вставлял умиротворяющие фразы – гладкие, как морские камни-голыши. А я сидела в наушниках на заднем сиденье и делала вид, что слушаю Plumb. О, я великий конспиратор! Никто и никогда не узнает, что я думаю на самом деле, – если я сама этого не захочу.
– Не уважая меня, они высказывают неуважение тебе, дорогой мой. Дают понять, что наш брак – ошибка.
– Все совсем не так! Ты преувеличиваешь…
– Преуменьшаю. Я только и делаю, что преуменьшаю! Твою зависимость от родственничков…
– Нет никакой зависимости.
– Есть! Ты сам этого не замечаешь. Вот и сейчас – назвал ту семью «нашей». Хотя у тебя уже пятнадцать лет своя собственная семья. А ты все никак не можешь отлепиться от матери.
– Ну, что ты такое говоришь? Мы и видимся-то несколько раз в год.
– Потому что она так решила. – Ма сделала ударение на слове «она».
– Успокойся, пожалуйста.
Роль миротворца удается Папито хуже всего. Как только он надвигает на лоб голубую каску, Ма начинает палить в него из орудий всех калибров.
Не целясь.
– Ты… Ты даже не можешь защитить нас – меня, Анюту и Тёму!
– Вот только детей не приплетай, пожалуйста!
Папито понизил голос, и оба они повернулись ко мне. И увидели то, что должны были увидеть: их дочь Анюта, прикрыв глаза, покачивала головой в такт музыке. На разговоры взрослых ей было ровным счетом наплевать.
– Конечно, вашей семье проще отмахнуться от детей! – не унималась Ма. – Сбагрить их куда подальше, чтобы не вызывали дурных воспоминаний.
– Соня, я прошу тебя…
Но тон у Папито вовсе не просительный, в нем появляются стальные нотки. Есть территории, куда заходить не рекомендуется никому, даже Ма с ее самоходками и гаубицами. Иначе они будут сметены ответным шквальным огнем. В этой битве – битве за семейные тайны – Папито пленных не берет.
– Я уже молчу, что Виктор…
– Вот и молчи.
Единственно верная реакция, чего уж.
Когда Ма заявляет о ком-то или о чем-то «я уже молчу» – жди тирады на три часа. За это время можно было бы совершить массу полезных вещей: посмотреть киношку с Джонни Деппом, поплавать с дельфинами в дельфинарии, собрать картину «Вавилонская башня» из пазлов… Вы еще не в курсе, что Анечко-деточко – лучший в мире собиратель пазлов?
Первые опыты относятся к трехлетнему возрасту. Семейная легенда гласит, что тогда, из-под рук малютки, вышел не какой-нибудь Микки-Маус в разнесчастных четыре куска, а многофигурная композиция «Гийом Аполлинер в кругу друзей». Затем последовали другие многофигурные композиции, батальные сцены, сцены сбора урожая и катания на коньках по заливу Зейдерзее. И, наконец, подробные географические карты из трех тысяч деталей.
От человека, который складывает три тысячи мельчайших фрагментов в целую картину за пару дней, можно ожидать чего угодно. Так утверждает Папито.
Но, как правило, ожидания оказываются завышенными. Так утверждает Ма.
И только Изабо ничего не ждет от меня. Но она – лучшее, что могло случиться со мной. И случилось.
– Буду ждать тебя завтра, в три часа, у метро «Горьковская», – сказала Изабо по телефону. – Отпразднуем твой день рождения.
– А ничего, что он прошел?
– Пустяки.
«Ух, ты! – снова подумала я. – Интересно, как отреагирует на это Ма?»
– И не думаю, что стоит посвящать в наши планы посторонних. – Изабо как будто прочла мои мысли. – Но если тебя что-то не устраивает…
– Все. Все устраивает.
– Отлично. Тогда до завтра.
Если бы Изабо предложила мне встретиться в час ночи на Смоленском кладбище – даже это меня бы не остановило. Что уж говорить о таких пустяках, как метро «Горьковская», последний урок, с которого придется слинять, чтобы успеть вовремя, и – родители. Впрочем, родители волнуют меня меньше всего. В нашей с Изабо истории, которая вот-вот должна начаться, они и есть «посторонние».
Но укрепить тылы все же следует.
Я небрежно сообщаю Ма, что завтра, после школы, отправлюсь к Котовщиковой – готовиться к контрольной по алгебре. Буду ли я на связи? – о, да, конечно!
С Ма все прошло без сучка и задоринки, зато окучить Котовщикову оказалось гораздо сложнее. Нет, она не вовсе не отказывалась прикрыть меня, но жаждала узнать подробности. У Анечко свидание, да? Кто этот несчастный?
Свидание, да. В некотором роде. Так, один мальчик.
Ничего умнее «одного мальчика» мне в голову не пришло, но этого объяснения Котовщиковой оказалось достаточно. Кроме того, я поклялась, что завтра расскажу ей о свидании во всех подробностях.
