– Ты уверен, что они друг друга не знают?
– Уверен, и, кстати, они никогда бы не поделились информацией.
– Но они все в Париже.
– Масон мотается между Парижем и Мадридом. Боргиснов приезжает время от времени. У Леунга офис в Париже, но его самого там никогда нет.
Эрван попытался прикинуть возможный сценарий, но ничего не получилось. Геологи, о которых говорил Лоик, вообще не вписывались: он не очень представлял, как они являются в парижские гостиные со своими отчетами под мышкой. С его точки зрения, африканский источник тоже маловероятен: даже если до какого-нибудь бельгийца, француза или конголезца дошли слухи о новых месторождениях в тех краях, с какой стати ему связываться именно с этими тремя банкирами, отловив их между двумя самолетами?
– Ладно. Пошли отсюда, – сказал он, похлопав Лоика по плечу.
Серано широко распахнул глаза: до него дошло, что настоящий босс на самом деле тот, кого он принял за нанятую гориллу.
На улице Лоик все еще не мог успокоиться и приплясывал, как боксер на ринге.
– Рано радоваться, – предупредил Эрван, – мы так и не знаем, кто источник.
– Но у нас есть имена покупателей! Достаточно засечь их, а потом…
Эрван ухватил его, заставив остановиться:
– Делай что хочешь, я возвращаюсь на работу.
– Папа сказал, что…
– Заткнись.
Его удивило, какая тонкая у Лоика шея. По его воспоминаниям, братец, оправившись от своих закидонов, весил килограммов семьдесят пять, упакованных в костюмы за многие тысячи евро. А сейчас рубашка на нем болталась. Наркотик снова изглодал его до костей.
– У кого были доклады о месторождениях?
– Существуют всего два экземпляра: один у меня, один у папы.
– Тебя не обкрадывали?
Лоик заколебался, но промолчал.
– К тебе вламывались или нет?
– Нет. Я проверил: отчет по-прежнему в сейфе.
– А в Катанге? – спросил Эрван, отпуская его.
– Никто не в курсе. Даже карт местности ни у кого нет. Папа рассказывал, что вертолет высаживал геологов за много километров от зоны. Потом они несколько дней добирались пешком с носильщиками, которые даже не знали, что они ищут.
– Папа начал разработку?
– Я не в курсе, но даже если так, он наверняка нанял бы местных, у которых нет никаких связей с Парижем.
– Тогда разбирайся сам. Я обещал помочь тебе добыть имена, и ты получил как минимум три. Извини, но я веду серьезное расследование.
Он оставил растерянного брата у метро «Курсель» и сел в машину. Полдень. У него только и оставалось времени доехать до Орли, чтобы не опоздать на свой рейс в 14:00 на Марсель.
93
Улочка, которую он искал, была исполосована полуденным светом. Морван разгладил костюм и поправил ворот рубашки – галстуков он не носил. Ресторан распахивал перед ним объятия: облупившаяся витрина, сероватые занавески, скромное меню. Неподалеку прогуливались два телохранителя: Монтефиори всегда вел себя то ли как крестный отец, то ли, наоборот, как судья, борющийся с мафией, – он так и не понял.
Он повернул ручку – как обычно, с трудом: нечего надеяться, что здесь смажут штыри или обстругают порог. С тайным удовлетворением оглядел зал с низким потолком, пол из черно-белых кафельных квадратов, бежевые скатерти на столах. Тихий рокот голосов, позвякивание приборов, мало клиентов. Запах старого дерева и пшеничной муки.
Морван двинулся вперед в полумраке: занавески приглушали солнечные лучи. Все здесь казалось выцветшим, отчего возникало ощущение дедовской мудрости. Морван заметил хлебцы в корзиночках, которые загадочным образом имели привкус царившей старомодной атмосферы, как облатка имеет вкус церкви.
Монтефиори сидел в глубине зала. По части пунктуальности он любому мог дать фору. Если вы решали прийти заранее, он об этом догадывался и оказывался на месте еще раньше. В результате, едва присев, вы были вынуждены извиняться и каяться.
Морван ограничился улыбкой, сел и придвинулся к столу, придерживая двумя руками сиденье стула.
– Не волнуйся, – заметил итальянец на прекрасном французском, – здесь все крепкое.
Жестянщик был почти неграмотным, но свободно говорил на нескольких языках. «У меня музыкальное ухо», – утверждал он. А главное, барабанная перепонка этого уха была настроена на строго коммерческую волну: он всегда осваивал только те языки, которые были полезны для его дел.
– Я знаю, – бросил в ответ Морван, снимая пиджак (есть с закатанными рукавами было частью ритуала). – Спасибо за приглашение на обед.
– Мне это в удовольствие.
– Я видел твою дочь несколько дней назад.
– Тебе везет.
– Ей удалось заставить Лоика подписать соглашение. «Все решено», как она выразилась.
Монтефиори улыбнулся. У него был рубленый профиль, как у греков, постоянный загар, правильные черты, подчеркнутые глубокими морщинами. Яркие синие глаза сверкали, как два освежающих озерца в глубине пещеры. Этот Кондотьер начинал с нуля, но у него всегда было лицо князя.
– Что касается Софии, тут у меня всегда было преимущество по сравнению с тобой, – заявил он, грызя хлебец.
Морван водрузил на нос очки и углубился в меню. Обед здесь был для него праздником. Сердце билось ровно. Тело расслабилось. Казалось, ruota осталась где-то далеко.
– Я ее знаю тридцать шесть лет. Я видел, как она росла, зрела и остывала, словно металл. Она скроена из сплава, который больше не изменится.
– Ты говоришь, как жестянщик.
– Sono ferrovecchio!
[122]
– воскликнул тот, слегка привстав, будто приветствуя воображаемую публику.
Морван вновь увидел его в середине девяностых, на стоянке в чаще, когда Кондотьер объяснял ему, что дорога в будущее пролегает не через кобальт и марганец и даже не через золото и бриллианты. Будущее в колтане. Морван не знал, что это такое. Тот объяснил ему, что это минерал, содержащий тантал, химический элемент, который плавится при температуре более трех тысяч градусов и широко используется в суперсплавах электронной промышленности. Морван все еще не понимал. Тогда на его глазах Монтефиори раздавил каблуком свой мобильник (большой аппарат, какие производили в то время) и достал плату, на которой крепились провода и чипы: на каждой детальке блестела крошечная капля серебра. Монтефиори поковырял одну из них, обнажив другой металл, черного цвета: «Через несколько лет вся электронная и авиационно-космическая промышленность будут драться за этот металл. А самые большие запасы находятся здесь, в Конго». Морван не был силен ни в минералогии, ни в финансах, но он знал людей: колтан станет золотом конца века. Француз вытряс конвенцию из старого Мобуту, а итальянец добыл соответствующие средства – и «Колтано» был запущен.
