– Мы становимся самими собой. Одеваемся и ведем себя в соответствии с нашей глубинной природой.
– Вы практикуете садомазо?
– Мы не используем этих слов. Но в такие вечера, что верно, то верно, боль и наслаждение уже не противостоят друг другу.
– А подобные практики не могут зайти еще дальше?
– Что вы имеете в виду?
– Кровь иногда проливается?
К Лартигу вернулся его надменный и лукавый взгляд.
– Как сказано в Новом Завете, «блажен тот, кто выдержал испытание».
– Какое испытание, например?
– Вам достаточно просто прийти сегодня вечером: я организую «беспредел» прямо здесь.
В отдалении вспышки с айфона Крипо пронзали царящий в мастерской полумрак. Было всего четыре часа, а пасмурная погода уже склонялась к сумеркам.
– Существует особый дресс-код?
– Дресс-код и есть смысл существования такой вечеринки. Приходите таким, какой вы есть, – это будет идеально.
– Не стоит надо мной издеваться.
– Я не шучу: одной из мощных тенденций в нашем сообществе является военная форма.
Эрвана посетило видение: Лартиг в своем инвалидном кресле царит над сообществом офицеров-нацистов и атлетов в латексных комбинезонах. Он подумал о Ди Греко и его солдатах. Два гуру, два сообщества. Он чувствовал, что приближается к цели, след горячий, но не мог точно определить, к какой именно.
Решил прощупать почву вслепую:
– Вам знакомо имя Людовика Перно?
– Это ведь вторая жертва, так?
– Точно.
– До того как прочел в газете, я ни разу не слышал этого имени.
Крипо крутился вокруг женщины-ежа, словно примериваясь, как к ней пристроиться.
– А среди членов вашего сообщества есть кто-то, кто мог бы перейти к действиям?
– Не понимаю вопроса.
– Кто-то, кто пошел бы дальше, чем просто ваши… игры. Кто, опьяненный собственной жестокостью, мог бы убить, изувечить.
– Наши практики направлены на нечто обратное: обретение покоя через удовлетворение желания.
– А если речь идет о желании убивать?
– Приходите вечером, вы лучше узнаете себя самого.
Эрван сделал знак Крипо, тот убрал в карман свой аппарат и по дороге к выходу записал имена и адреса помощников мэтра. На всякий случай.
– До вечера, – сказал он Лартигу.
– Я вас не провожаю.
На улице они наткнулись на кучу мусора, которую так и оставили на тротуаре.
– Помоги мне, – велел Эрван заместителю.
Натянув стерильные перчатки, они снова принялись копаться, как оголодавшие грызуны, которые набрались смелости выбраться на окраину города. Объяснений не требовалось: оба знали, что ищут. Ни следа ни одного медикамента. Как лечится рассеянный склероз? И существует ли лечение? Или болезнь Лартига была мнимой?
Они бросили перчатки в мусорный бак и направились к машине.
– Постарайся как можно скорее раздобыть его медицинскую карту.
– Хорошо, шеф.
– По-твоему, педик или не педик?
Они любили после допросов поиграть в эту дурацкую игру – догадываться о сексуальных пристрастиях допрошенного. Называли это «розовой рулеткой». Ерунда, конечно.
– Думаю, он давно уже миновал эту стадию.
– Что ты хочешь сказать?
– Я себя понимаю.
Эрван не стал настаивать: он даже не был уверен, что Крипо подчинится. Он никогда не знал за ним никакой любовной связи – ни на одном берегу, ни на другом.
– Пойдешь со мной вечером? – спросил он.
– Что за вопрос! Спору нет.
104
– У меня кое-что есть, – возбужденно сказала Одри.
Она втащила Эрвана к себе в кабинет и закрыла дверь. В брезентовой оливковой куртке она больше, чем когда-либо, походила на партизанку, только бледненькую и бесполую. Достала из бумажной папки картинку, на которой была изображена голова леопарда со звездой наверху:
– Ты знаешь, что это?
Эрван узнал символику знаменитой бразильской военной школы, специализирующейся на ведении боя в лесу. На двух полосах, красной и синей, увенчивающих рисунок, красовались инициалы Центра обучения войне в сельве – CIGS.
[126]
– Это герб школы в Манаусе.
– Отлично, мой генерал.
Одри сунула ему под нос другую картинку. Снимок израненной руки, на которой можно было различить ту же кошачью морду.
– У Перно была такая на предплечье.
– Известно, что он был десантником во Французской Гвиане. Ничего удивительного, что он проходил обучение в CIGS.
– Сегодня утром я прогнала этот скан по всем источникам и получила неожиданный ответ. Такой же рисунок фигурировал в расследовании, которое не имеет ничего общего с нашим: смерть журналиста-фрилансера Жан-Филиппа Маро. Самоубийство.
Одри протянула ему папку. В позапрошлое воскресенье Маро выбросился с девятого этажа. Ни одного свидетеля. Никаких причин сомневаться в его поступке. Он остался без гроша и без всякой работы на горизонте.
– Откуда взялась голова леопарда?
– Группе Луи-Блана поручили проверку. Снять отпечатки, опросить соседей – рутина. Многие свидетели заметили, что в последние дни за Маро следил какой-то человек. И упомянули о татуировке у него на руке.
– Описание соответствует Перно?
– Один в один.
Эрван полистал протоколы, думая об отце. Может ли быть, что Перно, перед тем как его убили, выполнил контракт? Для Старика?
– Я поговорила с коллегами из Десятого округа на Луи-Блан, – продолжала Одри. – С их точки зрения, проблем нет: чистое самоубийство. А вот во внутренней безопасности не так категоричны. Они считают, что Маро мог работать над книгой, которая вызвала бы кое-где нешуточный пожар.
– С чего они взяли?
– С того, что он упал с девятого этажа.
– Я серьезно.
– Он был известным журналистом. Работал в агентстве Франс Пресс и в «Нувель обсерватер», написал несколько скандальных книг. Специалист по Франсафрике. Не из тех, кто сидит без дела или бросается из окна.
– Ты связалась с издателями?
– Он что-то готовил, но никто не знал сюжета. Даже аванс не взял.
– Это все?
– Уже немало для самоубийцы. Не считая детей от двух разных жен, к которым он был очень привязан. По словам жен, его поступок необъясним.
