– Что-то вроде, да.
– А папа что говорит?
– Он думает, что этот парень – только часть более широко задуманной мести. Бич Божий… Ты ж его знаешь.
Она улыбнулась, рассматривая раскаленный кончик своей сигареты:
– Значит, он заплатит за свои грехи?
Он поцеловал ее в щеку – щека пылала.
– Заплатит или нет, мне по барабану. Но я не хочу, чтобы страдали невинные, вроде тебя.
– Я никогда не была невинной.
Он опять поцеловал ее, как если бы вновь открыл для себя позабытое удовольствие и теперь не мог от него отказаться.
– Я вернусь завтра утром.
– Мне хочется слинять отсюда.
– Посмотрим, что можно сделать. А пока постарайся поспать.
Когда он шел по коридору, завибрировал мобильник.
– Я только что говорил с Амарсоном, тем офицером с бульвара л’Опиталь, – доложил Крипо. – Они задержали какого-то мутного парня, который вполне может оказаться нашим клиентом. Невероятная случайность: они возвращались из Сент-Анн и наткнулись на него на бульваре Огюст-Бланки.
– Почему они думают, что он наш парень?
– На нем латексный комбинезон, пирсинг повсюду и…
– Буду внизу через десять секунд. Возьмем твою машину.
114
– Позвольте представить вам доктора Эрве Балага́, – начал капитан Амарсон.
Прежде чем устроить встречу с подозреваемым, Амарсон, обычный коп в куртке-бомбере, решил принять коллег у себя в кабинете, где их также ожидал некий нескладный панк лет пятидесяти в квадратных очках и потертой косухе.
– Учитывая… некоторые особенности задержанного, я срочно вызвал нашего специалиста по боди-арту.
Эрван и Крипо переглянулись: ночь еще не исчерпала приятных сюрпризов.
– Я уже работал с ним по одному делу и имел возможность оценить его познания в данной области, – продолжил офицер. – Он встретился с субъектом и…
– До нас?
– Он не говорил с ним. Простой… медицинский осмотр. – Он повернулся к панку. – Вам слово, доктор.
Балага держал в руке исчерканный листок. Он поправил очки и заговорил тягучим голосом престарелого рок-критика:
– Рост – метр восемьдесят семь. Вес – около ста кило. На мой взгляд, чистая классика.
– Классика чего?
Балага умолк и испепелил Эрвана взглядом: прерывать воспрещено.
– Боди-арт. Бодихакинг. Трансгуманизм. Фетиш-садомазо-арт. В данном случае имеет место желание как декорировать свое тело, так и видоизменить его. Я насчитал на нем тридцать семь пирсингов различных размеров и форм, в частности серию гвоздей, расположенных вертикально посредине лба, и металлический гребень на спине.
– Погодите, – снова оборвал его Эрван. – Вы видели его без одежды?
– Мы его задержали, – ответил Амарсон. – Данные сведения получены во время досмотра.
Все это было совершенно незаконно. Полицейский ждал, пока не подъедет его «эксперт», чтобы приступить к личному досмотру. Почему?
– У задержанного имеются подкожные импланты, формирующие необычный рельеф висков, – повторил Балага. – Я также насчитал около сорока надрезов и рисунки, нанесенные раскаленным железом, согласно технике «клеймение». Он носит белую и красную линзы, его зубы из сплава заточены, как острия. Мочки ушей деформированы титановыми цилиндрами: «плагами». Самым странным представляется раздвоенный язык. Это по-английски называется «tongue splitting», расщепленный язык. Украшение, которое высоко ценится бодимодерами. Не удивлюсь, если у него также имеется разрез вдоль члена, но подозреваемый отказался раздеваться полностью.
Задержанный, казалось, явился прямиком с вечеринки Лартига. Может, и правда тот, кто вторгся в Сент-Анн? Гаэль видела только атлета, затянутого в комбинезон-зентай.
– Татуировки?
– Нет. По вполне понятной причине.
– Какой?
– Он черный. Очень черный.
Эрван укоризненно глянул на Амарсона – никто не удосужился сообщить ему этот важнейший факт.
– Какой национальности? – спросил он у капитана.
– Нигериец.
– Вы провели алкотест? Взяли кровь?
– Только алкотест. Как стеклышко. Ничего больше мы сделать не могли: он сослался на Хабеас корпус.
[130]
– Так он задержан или нет?
– Все несколько сложнее.
Полицейский выложил на стол паспорт красного цвета с надписью выгравированными золотыми буквами «Diplomatic Passport»:
– Он культурный атташе посольства Нигерии в Париже. Жозеф Ирисуанга, сорока восьми лет, проживает на авеню Раймон-Пуанкаре, в Шестнадцатом округе. Холост, во всяком случае во Франции. Мы все проверили. Нам нечего ему предъявить. В сущности, это мы преступили закон. Адвокат прибудет с минуты на минуту: он немедленно его освободит.
– А снять иммунитет?
– На каком основании?
– У нас целый набор указывающих на него улик и…
– У нас нет абсолютно ничего, и вы это знаете. Единственное, что мы можем, – это допросить его еще раз, пока не явится законник. Вот и займитесь им: в конце концов, речь о вашей сестре. Желаю успеха: он рта не раскрыл с момента задержания.
Эрван поднялся:
– Мне не хватает информации: почему вы его задержали?
– Когда он ковылял по бульвару в своем дерматиновом комбинезоне, вид у него был совершенно обдолбанный.
– Мне говорили о латексе.
– Я это и имел в виду.
– Вы постарались разузнать побольше?
– Не так-то это просто посреди ночи, но мы разбудили сотрудника по связям между Нигерией и Парижем. Нам показалось, он пришел в ужас: Ирисуанга там какая-то важная шишка.
– Он действительно работает в посольстве?
– Главное, он владелец художественной галереи на улице Сены.
Еще одно совпадение. Не исключено, что Ирисуанга продавал минконди из Нижнего Конго Лартигу и Редлиху.
– Другой примечательный факт, – продолжил Амарсон, определенно осведомленный куда лучше, чем можно было судить по его виду, – в своей стране он звезда. Бывший олимпийский атлет.
– В каком виде спорта?
– В беге. Я не очень понял, на какую дистанцию. Завоевал золото или серебро на Олимпийских играх в Лос-Анджелесе в восемьдесят четвертом. Ему тогда было двадцать лет.
