Эрван отложил все это на отдельную полочку у себя в голове и вернулся к практическим вопросам:
– Можно ли изъять клетки у трупа?
– Если сделать это не позднее нескольких часов после смерти.
Эрван оглядел своих сподвижников, вжавшихся в кресла. Вид у них был совершенно оглоушенный.
– Вы говорили о пересадке между родственниками. Но если таковых нет, она становится более рискованной, верно?
– Больше того, как правило, она оказывается неудачной.
– Какие видимые последствия наступают в случае отторжения?
– Я не специалист, но чаще всего кожные болезни, я думаю.
– Никаких проблем с суставами?
– Думаю, нет. Никогда не слышал.
– Но под циклоспорином можно заработать болезнь костей?
Клемант сделал неопределенный жест. Синий свет от аквариума придавал ему вид театрального актера в модернистской сумеречной постановке.
– Я должен проверить. Вы имеете в виду какую-нибудь конкретную патологию?
– Нечто, что могло бы усадить реципиента в инвалидное кресло или заставить хромать.
– Я займусь этим.
Визитеры поднялись, шурша пластиком.
– Надеюсь, я вам помог, – добавил медэксперт.
– Вы не просто помогли мне – вы дали ключ к расследованию. Вы определили и мотив, и логику серийности, и личности убийц.
Жандармы переглянулись: в этот поезд они вскочить не успели.
– Их несколько? – рискнул спросить Верни.
– Они стараются быть одним.
122
Времени на дипломатию не осталось. Эрван выбрал штурм Института Шарко по всем правилам – с двумя бронированными автобусами, по две группы жандармов в каждом. По меньшей мере сорок человек, собранные в рекордное для воскресенья время. В шестнадцать часов батальон был в полной боевой готовности.
Эрван предоставил Ле Гану и Аршамбо руководить маневрами: удерживать пансионеров, медицинский персонал, сторожей и родственников внутри здания, пока их не допросят, и перекрыть все входы и выходы. Преимущество спецбольницы в том, что все уже и так перекрыто.
На себя (вместе с Крипо) он взял главного подозреваемого: Жана-Луи Ласея, главного психиатра, директора института. В качестве эскорта с ними пошел Верни – гарант порядка и законности на землях Бретани. На самом деле ни у кого не было права на такое вмешательство, но подобная демонстрация военной формы сама по себе заменяла официальные разрешения.
Ласей, по-прежнему одетый как ученик английского колледжа, вышел им навстречу боевым шагом, пока полицейские силы наводняли его кампус.
– Что это за вторжение? – запротестовал он, выставив вперед подбородок.
Минуту спустя они уже были в общем зале, как три дня назад. Одним толчком Эрван заставил Ласея опуститься в кресло и одновременно достал пистолет. Он не был уверен, что выбрал правильный тон, но продолжил в том же духе, в свою очередь закручивая гайки:
– Мы с тобой должны поговорить.
– Давно мы перешли на «ты»? Но что…
– Заткнись. Расскажи о смерти Фарабо.
– Но я вам уже все сказал, я…
– Мне нужны дата, время и точное описание обстоятельств.
Ласей оставался прежним седеющим красавцем, который уже принимал их, но казалось, что его опалило жаром. Его кожа была обожженно-красной, черты раздулись. Он провел рукой по лицу и залепетал:
– Я не понимаю… Это вторжение вам будет дорого стоить, вы…
– Отвечай, – бросил Эрван, убирая пистолет в кобуру. Он чувствовал себя по-дурацки с оружием в руке.
– Тьерри Фарабо умер ночью двадцать третьего ноября две тысячи девятого, – начал психиатр.
– Где свидетельство о смерти?
– В наших архивах. Оно было выписано той же ночью врачом из «Chevale Blanche».
– Почему не тобой?
– Таков закон. Смерть должна быть засвидетельствована посторонним врачом, не работающим в нашем заведении. Назавтра комиссар из Бреста приехал сюда заверить обстоятельства смерти. Мы храним все здесь. Могу снять для вас копию.
Эрван вопросительно глянул на Верни: он не знал, что в Бресте есть комиссариат. Жандарм кивком подтвердил.
– Мы проверим со своей стороны, – заверил подполковник.
Итак, Фарабо действительно умер: никакого подвоха тут быть не могло. Клетки изъяли до его смерти? Или сразу после?
Эрван разглядывал Мсье Престарелого Студента: он легко мог допустить, что тот проводит несанкционированные психиатрические эксперименты, но история со спинномозговыми пересадками – это из другой весовой категории. К тому же Эрван чувствовал, что Ласей впал в искренний ужас: врач ничего не понимал в происходящем.
– А дальше, что вы сделали с телом?
– У Тьерри Фарабо не было семьи, и его… его сожгли.
– Где?
– В крематории Бреста, в нежилой зоне Верна. А пепел развеяли над кладбищем Кэрверека. Повторяю, все есть в его карте.
Новый взгляд в сторону Верни, новый кивок. Позади него Крипо тоже подал едва заметный знак. Тут он был в курсе: эльзасец уже навел справки.
Но был возможный разрыв между подтвержденной кончиной убийцы и его сожжением. Клетки могли быть изъяты до кремации.
– Старайся быть точным, – продолжал настаивать Эрван. – Значит, между констатацией, сделанной врачом, и приездом комиссара тело оставалось в вашей лечебнице?
– Да. А почему вы спрашиваете?
– Где оно хранилось?
– В морге нашей больницы.
– Там ничего особенного не произошло?
– Какого рода?
Эрван жестом отмел все вопросы:
– Кто потом обеспечил транспортировку тела? Вы или похоронное бюро?
– Мы. В карете «скорой помощи».
– У вас есть имена санитаров, которым это было поручено?
– Можно выяснить. Но зачем такие подробности?
– Ты знаешь, что такое пересадка костного мозга?
– Я врач.
– У вас есть все необходимое для проведения такой операции?
– Мы психиатрический институт!
– Во время моего первого посещения ты говорил о вашем исследовательском центре.
– Исследования мозга! Ничего общего с изъятием клеток.
– Некоторыми инструментами можно пользоваться и не по прямому назначению, верно?
– Полагаю, что так, но… – Ласей нахмурился. – На что вы намекаете?
– Спинномозговая трансплантация может изменить группу крови реципиента и даже его ДНК. Тело Человека-гвоздя для некоторых фанатиков было чертовски удобным случаем.
