– Я изучил наиболее сохранившиеся останки, – продолжил Клемант. – Те, которые позволяли провести анализы тканей, повреждений, кровотечений. Это ужасно: раны буквально повсюду. Бо́льшая часть нанесена холодным оружием, острыми предметами, лезвиями.
– Вы обнаружили их фрагменты?
– В некоторых ранах.
– И смогли их идентифицировать?
– Нет. Жар расплавил металл и…
– Пошлите их Невё, криминалисту-аналитику. Что еще?
– Я могу подтвердить, что эти варварские акты были совершены при жизни мальчика. Больше всего меня поразило лицо. Убийца обращался с ним… особенно ожесточенно. Можно предположить, что он действовал острым предметом, отверткой или чем-то вроде, и проделал дыры в щеках и деснах. Имеется также серия перфораций на плече…
Эрван не чувствовал больше погруженных в холодный песок ног. В этот момент солнце пробило толщу туч и залило бухту. Скалы покрылись блестками, сосновые иголки заискрились каждой капелькой.
– У вас было время изучить другие фрагменты останков?
– Часть брюшной полости. Внутри я обнаружил некоторые нетронутые ткани, что позволило провести более углубленный анализ. У него изъяли органы.
– Что?
– Я заметил очень четкие разрезы нервов и сухожилий. В этих зонах работали специальными инструментами.
– Скальпель?
– Что-то вроде.
– Убийца – врач?
– В любом случае он неплохо разбирается в анатомии. Но невозможно сказать, прошел ли он обучение на протяжении пятнадцати лет или был медбратом на фронте.
– Почему «на фронте»?
– Я просто так сказал. Влияние военной обстановки.
Хлопнула последняя дверца. Эрван повернул голову. Все уже расселись по машинам. За ветровым стеклом он угадал несколько пар глаз, направленных на него. Взмахом руки он попросил их подождать.
– Какие органы исчезли?
– Трудно сказать с уверенностью. Печень, мочевой пузырь, простата… Ниже все слишком пострадало, чтобы прийти к определенным выводам, но полагаю, что у него также изъяли гениталии. Это бы соответствовало остальному.
– Чему остальному?
– Его изнасиловали.
– Откуда вы можете знать, если эта часть была уничтожена?
– Не та часть, которая сзади. Я сожалею об этих подробностях, но в анальной области имеются следы многочисленных повреждений. Судя по внутренней стенке прямой кишки и сфинктеров, Висса подвергся крайне грубому изнасилованию.
– При жизни?
– Без сомнения: ткани кровоточили.
Эрван возвращался на знакомую почву: сексуальное насилие, смерть как замещение любви, неизменное зверство, присущее человеку…
– Вы обнаружили сперму?
– Нет. Эякуляции не было. Использовали какое-то орудие, инструмент. Некоторые порезы на ягодицах указывают на приспособление с несколькими режущими элементами, железный прут, утыканный лезвиями или гвоздями. Вроде средневековых палиц, у которых иногда были очень острые ребра.
Медицинские познания, удаление органов, использование бредовых инструментов: сценарий импровизированного линчевания отходил на второй план. Добро пожаловать, психопат-убийца. Эрван подумал о родителях Виссы, которые потребуют, чтобы их ознакомили с результатами вскрытия.
Он вернулся к хирургическому аспекту, который не вязался с хаотической жестокостью:
– А был какой-то смысл в изъятии органов? Например, для трансплантации?
– Нет. Априори никакие асептические меры не были приняты для сохранения… ну, материала. Я склонен думать, что парень забрал это для личной коллекции. Скажем, чтобы каждый вечер дрочить в банку с органами.
К Клеманту возвращался цинизм, но голос у него был усталым – ничто так не выматывает, как человеческая жестокость.
Солнце исчезло. Пляж погрузился в свинцовую дымку, тяжко ложившуюся на каждую деталь. Казалось, пейзажу трудно дышать.
– Можете изложить все это письменно и переслать мне по мейлу?
– Я еще не закончил.
– Думаете, обнаружите что-то еще?
– Смогу сказать завтра утром.
– Звоните мне ночью, если найдете хоть что-то новое. Вы действительно хорошо поработали.
– В некоторых случаях на этом лучше бы остановиться.
– Не забудьте послать металлические фрагменты Невё.
Эрван разъединился и быстрым шагом направился к машинам. Снова начинался ливень.
– Зампрокурора звонила, – предупредил Аршамбо. – Она хотела, чтобы вы…
– Позже. Она меня достала.
Жандарм не стал настаивать и свернул на департаментскую дорогу. Видимость была не больше трех метров. Огромные капли разбивались о ветровое стекло, как водяные бомбы. Этот слепящий поток как нельзя лучше соответствовал путанице в голове Эрвана: мысли решительно отказывались выстраиваться в нечто внятное.
Он осознал, что Аршамбо обращается к нему.
– Что?
– Филипп Алмейда ждет вас на базе.
– Кто это?
– Врач из деревни Кэрверек: вы хотели его видеть.
– Да… конечно… – Он совершенно забыл. – Но только не в школе.
– Где?
– На «Нарвале».
– На этой заброшенной посудине?
Эрван сказал это не раздумывая. Одним ударом двух зайцев: допросить лекаря и осмотреть важную точку – место действия «беспредела». Он больше не верил в скверно обернувшееся испытание, но брошенное судно оставалось возможным местом человеческого жертвоприношения.
– Через четверть часа.
Дылда взялся за мобильник и бросил взгляд назад. За ними следовала машина Ле Гана и Верни, а также транспорт с научно-технической группой и ныряльщиками.
– Что сказать остальным?
– Продолжаем работать.
32
«Нарвал» торчал из песка, как ржавый кинжал. Верхняя палуба выступала под углом двадцать или тридцать градусов.
Двигаясь по пляжу, Эрван пытался прикинуть размеры чудища. Построенное в шестидесятые годы судно было метров сто в длину. В свое время этот «сторожевой корабль», как уточнил Аршамбо, был звездой в противолодочной войне. А сегодня от него остался один бесформенный скелет. Ни одной пушки, никакого оборудования не было видно на брошенной посудине, похожей на гигантский кукурузный початок осенней расцветки. Самым удивительным было то, что его бросили здесь как первый камень морского кладбища.
Аршамбо предупредил: скоро прилив и через полтора часа остатки судна полностью уйдут под воду.
Пытаясь отыскать вход, Эрван заметил цепочку следов. Решив поиграть в Мальчика-с-пальчика, он отследил их до пробоины в корпусе; дыра до половины была заметена песком. Он нырнул в железное нутро, включил фонарь, полученный от Аршамбо. И тут же оказался в окружении мокрых труб, изъеденных солью.
