– Алмейда?
Спотыкаясь, он двинулся вперед, следуя за лучом своего фонаря. Вода скопилась в глубине трюма и продолжала тяжело перекатываться, будто вспоминая о бортовой качке в предыдущий прилив.
Шлепая по воде, Эрван все время светил себе под ноги: крен корабля делал любой шаг затруднительным. Казалось, ужасная болезнь поразила все, что его окружало. Стены, трубы, вентили и прочее несли отпечаток проказы, синеватых язв, багровых ожогов…
– Алмейда?
Следы, возможно, принадлежали другому посетителю, приходившему раньше, поутру. Он осторожно двинулся в соседнее помещение. Слышно было хихиканье мелких струек, ворчание более крупных дыр, перестук капель в лужах…
Лестница. Можно подняться в каюты или в капитанскую рубку. Зажав фонарик в зубах, Эрван взялся за перекладины и выбрался на следующий уровень. Он протиснулся в круглое отверстие, припоминая все фильмы про подлодки, где парни только и делают, что ежеминутно сигают в люки и закрывают двери с вентилем.
Коридор. Тоже с креном влево, но сухой. Эрван пошел вперед, держась за поручни нависшей стены:
– Алмейда?
Его голос терялся в плеске и хлюпанье. Направляя луч в темноту, он видел только опечатанные двери. Наконец над собой он обнаружил проем – остались только штыри. И снова ему удалось вскарабкаться.
Помещение, наверное, было оружейной или торпедным залом. Длинные полки, гигантские козлы. В слуховые окна проникали лучи серого света, перечеркнутые сверкающим дождем. Пространство переливалось завораживающими полосами, то светлыми, то сумрачными, подвижными, как глубина аквариума.
– Я здесь.
Эрван прищурил глаза и различил сидящую за проржавевшими стойками тень. Он подошел поближе все той же кособокой походкой, одновременно опираясь и цепляясь, чтобы не упасть.
Пристроившийся на рулевом колесе врач, с его вислыми усами, был похож на музыканта шестидесятых: Ника Мейсона, ударника группы «Pink Floyd». Возраст под пятьдесят; у него были длинные волосы и вид викинга, потерпевшего поражение.
– Почему вы назначили встречу здесь?
Тон был агрессивный, зато обошлось без всяких преамбул. Эрван подыскал трубу, чтобы присесть.
– Я думаю, это место сыграло свою роль в убийстве Виссы Савири.
– В убийстве?
– А вы не в курсе?
Врач опустил голову в знак согласия и взлохматил волосы.
– Давайте сэкономим время: расскажите мне, что вы знаете, – продолжил полицейский.
– Я ничего не знаю.
Не лучшее начало для решающего допроса.
– Вы были дежурным медиком для К76 в эти выходные?
– Верно.
– С вами связывались в период с вечера пятницы до раннего утра субботы?
– Нет.
– А в субботу утром, после исчезновения Виссы?
– Тоже нет. Они обнаружили останки на Сирлинге и сразу переправили их прямо в морг.
– Вы впервые были на дежурстве во время посвящения?
– Нет. Я занимаю эту должность лет десять. Сокращение бюджета. А главное, с военных вроде как взятки гладки.
– То есть?
– Некоторые рапорты было бы трудно составить или хранить в архивах. – Алмейда откинул волосы назад, заложив прядь за левое ухо. – Хватит ходить вокруг да около. Что вы хотите знать?
– «Беспредел» – вам это что-нибудь говорит?
– Да.
– Вам уже приходилось лечить ранения, полученные в ходе этого испытания?
– Да.
– Какого рода?
– Множественные мелкие ранения. Порезы. Ожоги.
Эрвану повезло: Алмейда не был приверженцем казенного слога.
– А в медицинскую карточку вы что вписывали?
– Давал волю воображению.
– Почему не изложить факты?
– Правда ничего бы не изменила. Курсанты хором всё бы отрицали, а я бы оказался единственным свидетелем обвинения.
– А на протяжении учебного года вам случается лечить курсантов?
– Конечно. «Беспредел» продолжается весь год. Испытания, то есть ранения, являются частью учебного процесса в К76. И продолжаются все два года образовательной программы. Наравне со спортом и утомительными марш-бросками по ландам.
– И бойцы обращаются к вам?
– У них нет выбора. Остеопаты потребовали бы объяснений, врачи написали бы докладные. Кстати, по большей части эти салаги лечатся сами.
– И как вы объясняете, что никто из них не протестует?
– Они как околдованные.
– Кем?
– В Африке говорят: «Рыба гниет с головы». Это Ди Греко их обрабатывает. Здесь его зовут Долговязый Больной.
– Потому что он сумасшедший?
– Нет, потому что он страдает генетической болезнью, которая деформирует кости.
– Синдром Марфана?
Ник Мейсон покивал головой, словно задавая ритм следующему пассажу:
– А вы неплохо осведомлены.
– Ди Греко по-прежнему в статусе командира?
– Вот уже два года, как его сдали в архив. Никаких обязанностей, никакой ответственности. Он наполовину ослеп и с трудом передвигается. В 2010-м его болезнь резко обострилась. Готов к списанию.
– Как он сумел сделать военную карьеру с таким физическим недостатком?
– Де Голль тоже страдал синдромом Марфана, но ему это не слишком помешало…
Упоминание о Генерале наконец-то обрисовало то связующее звено, которое он так искал.
– Что он делает на авианосце?
– Просто почетное задание, престижные игры. Его присутствие скорее знак терпимости, признание его военных заслуг.
– Каких именно?
– Представления не имею. По мне, так он просто решил умереть на борту.
Значит, Ди Греко оставалось лишь несколько лет жизни. Чтобы было чем заняться, а еще, конечно же, чтобы отомстить судьбе, извращенец втягивал курсантов К76 в круговорот жестокости.
– Вы никогда его не лечили?
– К нему никто и подойти не может. Он отказывается от любого медицинского обследования.
– Почему?
– Ходят разные слухи. Говорят, однажды он прошел МРТ в госпитале. Так машина чуть не взорвалась – столько в его теле металла.
– Протезы?
– Нет, иголки. У него их десятки глубоко в теле. «Беспредел» действителен и для него. Этот парень без конца умерщвляет свою плоть.
– Как фанатичный священник?
– Да, можно и так сказать. Армия – его религия, а боль – его бог.
