Он проскочил Бьевр и опять оказался в лесу. Дорога раскручивалась сумеречной лентой, высветить которую до конца фары не могли. И снова деревья склонились к нему, как ночные чудовища к заснувшему ребенку.
Самый подходящий момент, чтобы связаться со своей командой: он уже пропустил созвон в восемь вечера, а теперь не окажется на месте еще и в полночь. Всем должно быть любопытно, чем он занят. Он уже достал мобильник, когда GPS возвестил, что он прибыл на место.
Он ехал вдоль глухой стены, увитой плющом и покрытой лишайником. Никаких тротуаров, только канавы, скрытые разросшейся густой травой. Внезапно возник черный седан, припаркованный под углом к кованым металлическим воротам. Парни в костюмах курили рядом, изображая крутых. Эрван подумал, что все это наверняка обернется фарсом.
Он сбросил скорость и приглушил фары. Можно было бы прикинуться заблудившимся водителем, но от него за десять верст несло полицейским. Или же достать значок и приказать открыть ворота, но, пока он доберется до самого дома, все уже будут предупреждены.
Оставался третий вариант.
Он притормозил в нескольких метрах от ворот, спокойно припарковался рядом с первой машиной, выключил мотор. Парни с подозрительным видом поглядывали в его сторону. Эрван вылез из своего «вольво», с нерешительным видом почесывая голову и покачиваясь, как если бы перебрал.
Самый рослый подошел, помахивая рукой:
– Не тормози здесь, дядя, ты…
Эрван выхватил пистолет и наставил его, держа двумя руками:
– Не шевелись.
Мужик застыл, второй, стоящий около седана, последовал его примеру. Вблизи они походили скорее на личных водителей или на простых шоферов.
– Наушники и мобильники на землю.
Парни торопливо подчинились. Эрван, не спуская с них глаз, достал из бардачка пластиковые наручники. Пара движений, и их руки были стянуты за спиной.
– Пульт от ворот, – приказал он, каблуком расплющивая их мобильники.
– У меня в кармане, – пробормотал наиболее вменяемый.
Эрван порылся, нашел, открыл створки:
– Вперед, и без глупостей.
Оба стража, пытаясь сохранить остатки достоинства, двинулись по усыпанной гравием аллее, Эрван за ними. Дом в глубине представлял собой два увитых диким виноградом флигеля, стоящие под углом друг к другу в форме буквы «г». Лужайки украшала подсвеченная снизу современная скульптура. Под навесом с колоннами были припаркованы роскошные автомобили.
Во всех окнах первого этажа центральной части здания горел свет. Белые вспышки, золотистые отсветы, кроваво-красные переливы… Точно огромная танцплощадка, вот только музыка не соответствовала: тягучее пение, словно звучала гайта
[107]
– пискливый гобой, какой можно услышать в Северной Африке.
– Сколько их?
– Несколько сот.
– И что в программе?
– Не знаем. Нам запрещено входить.
– Идите к навесу.
Они послушались и остановились рядом с машинами. За их спинами Эрван, несмотря на сбившееся дыхание, немного расслабился. Все это походило скорее на старую добрую групповуху в высших кругах.
– Как зовут хозяина?
– Откуда нам знать.
Они врали, но ему было плевать. Как только он заберет сестренку, пришлет жандармов навести порядок.
Один из стражей позволил себе высказаться:
– Не знаю, чего ты хочешь, но ты здорово ошибся. Бабок у них никогда при себе нет, и там не дети. Ты…
Эрван со всей силы врезал ему под колено, мужик завопил и упал. Одновременно полицейский уложил второго ударом приклада по затылку. Никаких отключек, но оба валялись на земле в нелучшем виде. Он приметил кольцо, вделанное в каменный колодец, – запас пластиковых наручников он прихватил с собой, – велел молодцам подняться, подтолкнул и приковал к ржавой дужке.
После чего оставил их и побежал в направлении источника восточных звуков.
Он чуть не расхохотался, оказавшись в первом зале: все были нагишом. «Где Шарли?»
[108]
– только без самого Шарли и его полосатого свитера. Эрван начал пробираться сквозь этот зверинец. Красный свет и большое скопление народа были ему на руку. Он шел вдоль стен, ища Гаэль, потом перебрался во второй зал, где ситуация усложнилась.
Обстановка, костюмы и общая атмосфера напоминали скверный фильм с претензией на садизм. Черные полумаски в блестках, шелковые плащи, обтягивающие трико из искусственной кожи, плетки-девятихвостки… Гости танцевали, пили и казались очень довольными своим видом. По углам солидные мужчины лет пятидесяти стояли нагишом на коленях, с голыми задницами, в собачьих ошейниках или с кляпами во рту. Хозяйки на шпильках и в виниловых корсетах демонстрировали свое господство.
Никаких следов Гаэль.
Он продолжил поиски. Другие комнаты предлагали женщин, распятых на косых Андреевских крестах, «рабов», связанных или пребывающих в самых нелепых и унизительных позах. Хлысты хлопали вяло, а стоны звучали не очень убедительно.
И по-прежнему никакой Гаэль.
Работая локтями, он спрашивал у приглашенных, где проходит «беспредел», как спрашивают, где буфет. В ответ он получал подозрительные взгляды или оскорбленные гримасы типа: «Не надо произносить это слово». У Эрвана складывалось ощущение, что он крутится в какой-то гротескной секте, достойной разве что комедии.
Наконец он понял, что главное действие разворачивается в подземелье. Нашел лестницу, по-старинному освещенную факелами, и столкнулся еще с несколькими поясами с заклепками и латексными сбруями на обрюзгших телесах. Добрался до главного подвала и в одно мгновение перестал смеяться.
В глубине помещения, на сцене, задрапированной черным саваном, он увидел Гаэль, привязанную к грубо изготовленному трону, спинку которого увенчивали головы демонов. Она была обнажена, а ее широко расставленные ноги были прикручены ремнями к подлокотникам кресла.
Вся в крови.
Некто вроде палача священнодействовал рядом, в капюшоне и кожаной жилетке на голой груди, размахивая двумя огромными ножами для суши. Эрван не дал себе времени подумать. Он вытащил пистолет и несколько раз выстрелил в потолок. Под дождем из селитрового крошева зрители кинулись к лестнице, путаясь в своих плащах, толкаясь и ничего не видя в купленных по дешевке масках. Эрван проталкивался против движения. По дороге он прицелился в музыкальный пульт и открыл по нему огонь. Диджей, переодетый в нацистскую форму, дал деру.
Теперь Эрван остался один в тихой, заполненной дымом комнате. Один со своей сестрой, которую никто не подумал развязать. Оказавшись на сцене, он оценил масштаб надувательства.
