– Естественно?..
– И пока ничего не чувствуешь. Кроме легкого головокружения и странной усталости. Спать ведь хочется? Как будто три дня не спал?..
– Мне уже третий день спать хочется!
– Но не так, как сейчас?
– Нет, – лейтенант быстро-быстро замотал головой. – В смысле, ничего необычного я не чувствую!
– А когда почувствуешь, тогда поздно будет, – сказал Игорь. – Тогда ты уже сырцом станешь. И нам, то есть твоим ребятам, – он кивнул на патрульных, – придется тебя пристрелить. Устраивает такой вариант?
Ширшов снова уставился вниз.
– Жуть твою…
Он наклонил голову сначала в одну сторону, потом – в другую.
– Я ни рожна не вижу!..
Он похлопал себя ладонью по бедру. И только Игорь увидел, как вязкая полупрозрачная слизь потянулась за его ладонью.
Только он один?..
Продолжая наблюдать за лейтенантом, чистильщик искоса глянул на то место, где минуту назад на бордюре сидел парень, назвавшийся Семеном.
– Да что б тебя в прах! – в отчаянии всплеснул он руками.
– Ну?.. – уставился на него Верша, верно решив, что подобное восклицание могло означать лишь еще одну гадость, явившуюся откуда не ждали.
– Парень сбежал! – указал на пустой бордюр Игорь. – Которого имитатор покусал!
– Ну и прах с ним, – безразлично махнул рукой Верша. – Сырцом он не станет. А ежели какую другую заразу подцепил – так то не наша, а его забота. Дураку свои мозги в башку не вложишь. Да и жалко, честно сказать… А, да ладно! – Верша еще раз, для убедительности, махнул рукой. – Что, это первый в жизни Буратино, которого мы встретили?.. Давай решать, как Генку вытаскивать.
– А в чем проблема? – осторожно поинтересовался Ширшов. – Я вроде бы и сам могу…
– Не можешь! – резко обрубил его речь Верша. – Понял?.. Сам ты сейчас ничего уже не можешь!
– Разве?.. – не спросил, а едва слышно промямлил лейтенант.
Все, понял Игорь, Ширшов израсходовал весь свой боевой запал. Но в данной ситуации это было хорошо. Чем меньше инициативы будет проявлять лейтенант, тем больше шансов на спасение у него останется. Чтобы вбить последний гвоздь, можно бы спросить, хочет ли он жить. Но, пожалуй, это уже будет слишком.
– Геннадий, посмотри, пожалуйста, сюда. Внимательно. – Игорь показал патрульному пневмошприц. – Сначала надо прижать жало пневмошприца к любому открытому участку кожи. Удобнее всего – в предплечье левой руки. Если ты, конечно, не левша. Когда прижал – плотно, но не сильно, – нажимаешь вот эту красную клавишу. И – все. Ты даже укола не почувствуешь. Понятно?
– А что в шприце?
– Сыворотка.
– Для чего?.. Или – от чего?
– Это особый состав, – терпеливо принялся объяснять Игорь, – который стабилизирует твое состояние и не позволит начавшимся в тебе изменениям зайти слишком далеко.
– Я ничего не понял, – затряс головой Ширшов. – Что именно вы собираетесь стабилизировать?
– Слушай, если ты будешь продолжать выяснять, что да как, то и стабилизировать будет нечего. – В своей обычной манере Верша объяснял все коротко и ясно. Хотя конкретики ему определенно не хватало. – Ты хочешь превратиться в сырца? Ну, так имей в виду, ты уже на полпути к этому. А может, и дальше!
– Давай шприц! – Ширшов протянул руку.
– Лови!
Не приближаясь, Игорь кинул лейтенанту шприц.
Ширшов поймал его и перехватил правой рукой.
Верша жестом велел патрульным быть настороже.
Ширшов до локтя отдернул левый рукав.
Вот сейчас-то оно и начнется. Самое что ни на есть веселье.
Лейтенант прижал жало шприца к коже, секунду помедлил и надавил клавишу активации.
В наступившей вдруг тишине слышно было, как прошипела плотная, тонкая струйка воздуха, пробившая капсулу с лекарством и вдавившая сыворотку лейтенанту под кожу.
Двое парней лет двадцати остановились за спиной у Верши. Оба высокие, худощавые. Одеты в кожаные шорты и жилетки. Длинные темные волосы у обоих заплетены в тоненькие косички с вплетенными в них разноцветными светящимися нитями. Мода нынешнего лета. Суровая, как приказ об отступлении из захваченного неприятелем города.
– Эй, а что тут у вас? – спросил один из парней у Верши.
– Рыбу удим, – не оборачиваясь, ответил чистильщик.
– Какую еще рыбу? – вполне серьезно удивился парень.
– Большую, крупную… – Верша подумал и добавил: – С красными плавниками.
– А какой в этом смысл? – спросил другой парень.
Вот ведь как завернул! Ни зачем, ни почему, а какой в этом смысл? Как будто в этой жизни вообще хоть в чем-то можно было обнаружить пусть хотя бы крупицу смысла. Даже до Исхода смысла не было ни в чем и нигде. А уж после него само по себе слово «смысл» утратило какую-либо конкретику и определенность. Нынче каждый мог понимать под ним все, что заблагорассудится. Вот, скажем, что имел в виду, говоря о смысле, парень со светящимися нитками в волосах?
Однако Верша тоже не особенно задумывался над проблемой поиска смысла, а потому ответил красиво и быстро:
– Мы к жертвоприношению готовимся.
Услыхав такое, оба случайных прохожих оживились. Со времен Исхода дикие, первобытные культы оттянули на себя большую часть оставшихся в городе душ. А попы, вместо того чтобы бороться, значит, за эти самые души людские, едва ли не первыми рванули из зачумленной Первопрестольной.
– Кому жертва-то?
– Знамо дело кому – Ктулху Великому! Да пребудет он вечно в славе и почестях!
– Так вы из Общества Ктулху!
– Мы из Гильдии чистильщиков! Йог твою Сатот!
Ребята в кожаных шортах настороженно переглянулись.
– А где рыба?
– Какая еще рыба? – не понял Верша.
– Ну, вы же рыбу будете в жертву приносить?..
– Рыбу сам жуй! – презрительно сплюнул Верша. – Ктулху только человеческие жертвы признает!.. Вот! Гляди! Начинается!
Лейтенант Ширшов выронил пневмошприц, прижал руку, в которую ввел сыворотку, к животу и согнулся в поясе, как будто у него началась кишечная колика. Лейтенант наклонялся все ниже, и в какой-то момент наблюдавшим за ним показалось, что он вот-вот уткнется лбом в асфальт. Но неожиданно тело лейтенанта распрямилось. Столь стремительно, как будто внутри у него сработала потайная пружина. Он откинулся назад, запрокинул голову, вскинул вверх сжатую в кулак руку с пульсирующими венами и закричал в темные, пустые и бесчувственные небеса. Это был странный, ни на что не похожий крик, без начала и конца, тянущийся на одной ноте и рвущийся, кажется, в бесконечность. Это был не крик безумца, чье тело разрывала на части боль – то был крик человека разумного, пришедшего в ужас от понимания того, что с ним еще только должно произойти.
