– Я не знаю. – И вдруг, не сдержавшись, выпалил: – Я вообще был против того, чтоб создавать при больнице особое отделение!
– Я вас понимаю, – с серьезным видом кивнул Беккер.
– Э-э… Сомневаюсь.
– Понимаю.
– Кстати! Вот что я хотел вам сказать! Ваши патрульные перекрыли коридор!
– Это сделано в целях безопасности персонала больницы и пациентов, – не моргнув глазом, соврал Ржаной.
Когда это требовалось, он не хуже Беккера мог изображать Будду.
– Они практически парализовали работу всего хирургического отделения! Вы понимаете это?
– Конечно.
– Ну так отдайте же им приказ убраться отсюда!
– Они уже получили все необходимые распоряжения.
– Ты выпустил джинна из бутылки, – сказал напарнику Беккер.
– Понимаю, – кивнул Ржаной.
– Мне этого можешь не говорить.
– Так как насчет патрульных?
– Патрульные останутся на своих местах.
Лейтенант подвел к криминалистам высокого, болезненно-худого мужчину. Он был или, может быть, только казался чуть моложе главврача. Нездоровую бледность лица подчеркивали длинные иссиня-черные волосы. Цвет был настолько неестественным, что при первом взгляде на врача Ржаной подумал: красит он их, что ли?
– Господин Инолиньш?
– Да, – не спеша, с достоинством чуть наклонил голову черноволосый.
– Старший криминалист Беккер… Старший криминалист Ржаной… Вы первым узнали о происшествии в особом отделении?
– Нет.
– Но Петр Фомич сказал, что это вы сообщили ему о происшествии.
– Да.
Немногословен же ты, братец, подумал, глядя на Инолиньша, Беккер. Но тебя разговорить будет попроще, чем Сойкина. По этой части Беккер был специалист. Большой специалист.
– Вы видели, что произошло в особом отделении?
– Да.
– И как вы это оцениваете?
– Бойня.
– Самое интересное, что не выжил никто.
– Да.
– Куда же делся последний?
– Видимо, покончил с собой.
Догадку можно было бы назвать допустимой, если бы речь шла не о патрульных. Во время подготовительного спецкурса в память каждого патрульного закладывался специально подготовленный и не единожды проверенный мемплекс, помогающий активно противостоять стрессу, вызванному нервным истощением или перевозбуждением. Ни один патрульный не был способен на самоубийство. Это было так же точно, как и то, что пингвины не умеют летать. Хотя сами они об этом, скорее всего, даже не подозревали. В смысле, патрульные, а не пингвины.
– Так кто же первым узнал о происшествии?
– Вы так это называете? – удивленно приподнял бровь Инолиньш.
– А у вас есть другое предложение?
Инолиньш сделал отрицательный жест рукой. Перевести его на язык слов не составляло никакого труда: делайте что хотите, мне-то что.
– Я находился в шестой палате, возле пациента с проникающим ножевым ранением брюшной полости. Его прооперировали два часа назад…
– Эти подробности можете опустить.
– Я хотел воссоздать ситуацию во всех деталях, чтобы ничего не упустить.
– Ну, хорошо, продолжайте.
– Операция прошла успешно. Но спустя пару часов состояние больного резко ухудшилось. Упало давление. Он потерял сознание. Сестра вызвала к больному лечащего врача, а тот позвал меня, поскольку сам не смог разобраться с причинами происходящего.
– Надеюсь, вам это удалось?
– Да, но уже после.
– После чего?
– После того, как в отделение набежали ваши патрульные.
– Это не наши патрульные, – недовольно поджал губы Беккер.
– И они не набежали, а явились по приказу командования, – добавил Ржаной. – Между прочим, для того, чтобы вас же защитить от грозящей вам опасности.
– Смертельной опасности, – поставил последнюю точку над «ё» Беккер.
– Замечательно. – Инолиньш даже не улыбнулся. – Только, как любит повторять один мой знакомый врач-нефролог: «Поздно пить «Боржом», когда почки отвалились».
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Ржаной.
Беккер тоже слегка наклонил голову. Непонимающе.
– От того, что я видел там, – взглядом указал на дверь особого отделения Инолиньш, – защита уже не требуется.
– Это вы так полагаете, – заметил многозначительно Ржаной.
– Это очевидно. – Инолиньш даже говорить об этом не хотел. Он лишь констатировал факт. Для него – очевидный.
– При всем моем уважении, господин Инолиньш, вы все же не специалист в той области, о которой беретесь судить.
– Возможно. Однако при всем моем уважении, господин криминалист…
– Старший криминалист.
– Извините, господин старший криминалист, но при всем моем уважении меня трудно напугать куском мяса. Даже если мне известно, что это мясо совсем недавно было частью человеческого тела.
– При всем моем уважении, господин доктор, мы с коллегой горим желанием услышать продолжение вашей истории о пациенте с ножевым ранением.
– Э-э… Простите, а я могу быть свободен?
– Вы и так свободны, господин Сойкин. Мы даже и не думали вас задерживать.
– Значит… э-э… я могу идти?
– У вас какие-то срочные дела?
– Ну, я вообще-то… э-э… главврач этой вот самой больницы.
– Которая, к счастью, пока еще не горит.
– Э-э… Что вы сказали?
– Задержитесь еще ненадолго, Петр Фомич. Вы можете нам понадобиться.
– Э-э… Ну, хорошо…
Сойкин засунул руки в карманы халата, низко опустил голову и вроде как задумался о чем-то своем.
– Мы слушаем вас, господин Инолиньш.
– Во время осмотра больного мы услышали звуки, похожие на стрельбу…
– Мы – это кто?
– Мы – это я, доктор Жилонин и дежурная медсестра Тамара… Если не ошибаюсь, фамилия ее Горшкова…
– Горшкова, точно, Горшкова, – не поднимая головы, тихо пробубнил Сойкин.
– Когда мы услышали выстрелы…
– Сколько?
– Я же сказал, нас было трое. Если не считать находившихся в палате больных. В соседних палатах, в операционных, в перевязочной выстрелы тоже слышали. Во всяком случае, те, кто находился в сознании.
– Сколько было выстрелов?
– Я не знаю.
