С этим, на мой взгляд, никак нельзя согласиться. Прежде всего из книги двух авторов остается неясным, кто же автор рассказа «Володя Ульянов», раскритикованного Крупской и по этой причине так и не увидевшего света? Мариэтта Шагинян? Вольно или невольно, Куманев и Куликова подталкивают к такому выводу. Но Шагинян ни в воспоминаниях о Крупской, ни в письмах, ни в статьях об этом не упоминает. Зная ее характер, трудно предположить, что она стала бы утаивать эпизод, связанный с оценкой ее труда безмерно уважаемой ею Крупской, какова бы эта оценка ни была. С другой стороны, известно, что со своими произведениями, посвященными семье Ульяновых, писательница знакомила Крупскую еще в рукописи, до отправки в редакцию. Она подробно пишет об этом в связи с работой над романом «Билет по истории»: «Когда я закончила первую часть работы вчерне, она была послана мною на отзыв Надежде Константиновне. Отзыв ее и предложенные ею поправки стали для меня компасом в работе и определили ее судьбу. Вот отрывки из этого замечательного письма-рецензии: «…читая Вашу рукопись, я почувствовала, насколько правильно подошли Вы к вопросу. Пожалуй, только опытный писатель может, на основе изучения материалов, дать картину той эпохи. Это имеет большое значение и с точки зрения исторической. Мне понравился не только Ваш замысел, но и сама рукопись…»
Далее следуют указания и поправки общего и частного характера, имевшие решающее значение для моей работы. Вторая часть первого варианта понравилась Надежде Константиновне меньше первой части, — и я ее радикально переработала. Конкретные указания (их было восемь) я тщательно продумала и осуществила»’
[392]
.
Эти строки, на мой взгляд, дают право утверждать, что Крупская критиковала не Шагинян. Ее она защищала сколько могла, то есть до решения Политбюро ЦК ВКП(б). И, наконец, Куманев и Куликова не правы еще в одном. Если бы в записке Крупской действительно критиковался рассказ Шагинян, Сталин, по логике вещей, должен был быть очень заинтересован в широком распространении по стране признания Крупской своих «ошибочных взглядов». А записки эти не были опубликованы, ни при жизни Сталина, ни после его смерти.
В 1956 г. постановление ЦК ВКП(б) от 5 августа 1938 г., на долгие годы скрывшее роман Шагинян от читателей, было отменено. (Напомню, что, как мы уже знаем, осуждающие Шагинян решения Союза писателей отменены так и не были.) Писательница превратила роман в тетралогию и 22 апреля 1972 г. за свою «Ленинизму» была удостоена Ленинской премии. Спустя четыре года, в 1976 г., за литературную деятельность ей присвоили звание Героя Социалистического Труда.
Но даже после столь высокой оценки многие «доблестные» литературные критики, говоря о романе «Семья Ульяновых», тщательно обходили страницы, посвященные генеалогии В.И. А.Д. Глезер в книге воспоминаний «Человек с двойным дном» в главе «Дружба народов» пишет: «О сколько хлопот с тобой, дружба народов! Народному поэту Калмыкии Давиду Кугультинову это невдомек, и он настаивает напечатать в «Правде» свою поэму, в которой дедушка Ленина фигурирует как калмык
[393]
, что вроде бы соответствует архивным документам. Кугультинова уговаривают не рыться в божественной родословной. Какая разница для революции и пролетариата, кто дедушка вождя! Но поэт упрямится: если нет разницы, то зачем скрывать. Не шовинизмом ли это пахнет?
«Не шовинизмом», — успокаивают его работники «Правды», возвращая ему поэму»
[394]
.
А попробовали бы не вернуть и напечатать, когда калмыцкое происхождение В.И. не признавал ЦК КПСС!
2. КРЕПОСТНЫЕ ИЗ СЕЛА АНДРОСОВО
В романе «Семья Ульяновых» М.С. Шагинян почти не касалась нижегородской ветви рода, за исключением одного ее представителя — Николая Васильевича Ульянова. Однажды его внук в письменном виде признался, что ничего о нем не знает. Участвуя во Всероссийской переписи членов РКП(б), проводившейся 13 февраля 1922 г., В.И., заполняя таблицу «Социальное и национальное положение», в графе «основная профессия или занятие, должность, чин родителей» указывает: 1) Дед (отцовск. стар.) — не знаю; 2) Отец — директор народных училищ (чин — действительный статский советник — В.И. не указывает. — М.Ш.). 3) Мать — прочерк, а графа «национальность» — вообще никак не заполнена
[395]
. Думаю, это не случайно. В.И., безусловно, хорошо знал о смешанном национальном происхождении своих родителей, но ни его, ни членов его семьи оно никогда не волновало. Ульяновы, как было принято в российских интеллигентных семьях, не придавали этому значения. Правда, несколько раньше, 14 декабря 1921 г., отвечая на вопросы анкеты делегатов XI Всероссийской конференции РКП(б), В.И. указывает свою национальность— великоросс
[396]
. В анкете для делегатов X Всероссийского съезда РКП(б) В.И. пишет: русский
[397]
', ибо русским он считал себя по воспитанию, по культуре, по духу.
Происхождение отца В.И. — И.Н.Ульянова интересовало не только его родных и исследователей, но и высшие партийные инстанции. Особенно интенсивно работу в этом направлении начали вести после обнаружения в ленинградских архивах документов о еврейском происхождении деда В.И. по материнской линии — А.Д. Бланка. И эти усилия дали результаты. В 1968 г. научный сотрудник Государственного архива Астраханской области Р.М. Мостовая обнаружила в делах Астраханского земского нижнего суда за 1797–1798 гг. «Списки именные ожидаемых к причислению зашедших (беглых) из разных губерний помещичьих крестьян».
В них под номером «223» значится «Николай Васильев сын Ульянин (так писалась первоначально фамилия деда В.И. — М.Ш.), 25 лет, Нижегородской губернии Сергачской округи села Андросова
[398]
, помещика Степана Михайловича Брехова
[399]
. Отлучился [1]791 году»
[400]
. Данная архивная запись дала толчок поискам в Государственном архиве Горьковской (ныне Нижегородской) области. И здесь архивистов ждал успех. Сотрудница архива Н.И. Привалова при участии тогдашнего директора ТАЖитовой и заведующей областным архивным отделом М.П. Третьяковой обнаружила документы, свидетельствующие о том, что прадеда В.И. звали Никита Григорьев сын Ульянин и жил он с 1711 по 1779 г. Семья его, что типично для крепостных той поры, была разлучена. Сам Никита Григорьевич и его младший сын Феофан были дворовыми людьми помещицы Марфы Семеновны Мякининой, урожденной Пановой (родственницы Бреховых). Ей после смерти деда, отставного прапорщика Михаила Семеновича Панова, в 1759 г. принадлежала половина села Андросова
[401]
. О более дальних предках В.И. в архиве не имелось сведений. Казалось, ниточка оборвалась. Однако спустя почти тридцать лет москвич В.А. Могильников обратился к материалам, хранящимся в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА), и выявил новые документы о предках В.И., изучая историю землевладений помещиков Бреховых, купивших село Андросово у Пановых, владевших им с середины XVII в. (Андросово было дано в приданое Марии Леонтьевне Нечаевой при выходе ее замуж за Андрея Лукича Панова)
[402]
. Леонтию Андросовичу Нечаеву, отцу МЛ. Пановой, видимо, и принадлежал крепостной Андрей Ульянин, о котором мы больше ничего не знаем. Каких-либо сведений об Андрее Ульянине Могильников не нашел. О его существовании он узнал из переписной книги Арзамасского уезда за 1646 г., где говорится, что за помещиком АЛ. Пановым числятся «в дер. Еропкине крестьяне… во дворе Гришка Андреев сын с пасынком Куземкою Васильевым»
[403]
.
