Ше-Рамшо легонько постукивал ложкой по краю тарелки из толстого огнеупорного стекла.
– Ну так что?
– Прошло уже три малых цикла. – Мейт смотрела не на Ири, а на сброшенную со стола свечу, пытаясь понять, стало ли в комнате темнее после того, как она погасла?
– Так, – согласно наклонил голову Ше-Рамшо.
Из-под упавшей на лицо пряди волос Мейт бросила быстрый взгляд в сторону ка-митара.
– Что, если он уже сошел с ума?
– С чего бы вдруг? – усмехнулся Ше-Рамшо.
– Призраки.
Ири задумчиво провел двумя пальцами по заросшему щетиной подбородку – с тех пор, как они приехали сюда, Ше-Рамшо не брился.
– Не думаю, – медленно, как будто размышляя вслух, произнес он. – Если он видит то, чего на самом деле не существует, если его сознание порождает чудовищ, в которых сам он верит, значит, он уже ненормален. – Ири устало вздохнул, наклонил голову и прикрыл глаза ладонью, словно ему мешал яркий свет. А в комнате всего-то восемь свечей – четыре по углам, три на столе остались да еще одна на колченогой тумбочке, неловко привалившейся к стене. – Они все безумны. – Голос Ше-Рамшо, ставший другим, звучал тихо, слова вываливались изо рта невнятными комками, а временами Мейт казалось, что она слышит хруст крошащегося стекла. – Безумны от рождения. И если мы хотим выжить, то должны пережить их, всех тех, кто родился до наступления Ночи. – Ири поднял голову. Взгляд его, устремленный на Мейт, был тусклым, почти бесцветным, похожим на пятно серой акварельной краски, размытое водой. Или на рассеивающийся дымок от фитиля потухшей свечки. – Ты представляешь, что будет твориться, когда наступит День?
– Что?
Мейт вдруг испугалась, что звук ее голоса выведет ка-митара из себя. А еще она подумала, помнит ли Ше-Рамшо о том, что был ка-митаром? А еще – как это ка-митар может перестать быть ка-митаром? Это ведь не служба и не место работы, которое всегда можно сменить. Это все равно как если бы она вдруг решила, что не желает быть женщиной. Притвориться мужчиной она, быть может, и сумеет, но при этом все равно останется женщиной. Так что же? Что происходит с ка-митаром, переставшим быть самим собой?
Ше-Рамшо поднялся со своего места, медленно обошел стол, встал позади Мейт и положил руки ей на плечи. Наклонился. Мейт показалось, что спина у нее одеревенела. Она как будто удара ножом в спину ждала.
– На смену призракам Ночи явятся призраки Дня, – тихо, полушепотом произнес Ше-Рамшо.
Дыхание его скользило по щеке Мейт. Девушка чувствовала запах пищи из его рта – той, что он только что ел. Запах был так же неприятен, как и вид еды в тарелке Ири, когда он превращал ее в бесформенное, не имеющее названия месиво.
– Они придут, вот увидишь. – Пальцы Ше-Рамшо сдавили плечи Мейт. Девушке было больно, но она боялась показать это. – Явятся, как только взойдет солнце. Ты меня слушаешь?
– Да, – судорожно дернула головой Мейт.
– Это хорошо. – Хватка пальцев на плечах Мейт слегка ослабла. – Хорошо, – еще раз повторил Ири. – Потому что мало кто понимает, что происходит. Единицы. Ну, может быть, десятки. Не больше. Правительство в неведении. Палата государственных размышлений, ва-цитик – все знают о призраках Ночи, но никто не думает о тех, что явятся с наступлением Дня. – Ири ногой пододвинул табурет и сел на него. Теперь он смотрел на девушку сбоку и немного снизу. – Понимаешь, Мейт, когда наступит День, призраки Ночи исчезнут, растворятся в лучах солнца. Ну, может быть, иногда, где-нибудь в темном закутке кто-нибудь и наткнется на одного из них. Но что он увидит? Жалкое существо, ищущее мрак, в надежде выжить. Зато наши души – твою, мою, души всех тех, кто родился Ночью, – начнут терзать призраки Дня. Почему?… – Ше-Рамшо схватил Мейт за запястье и сильно дернул. – Ты не хочешь спросить меня, почему?
– Почему? – выдавила из себя Мейт.
– Потому что тогда уже нам придется отвечать за то, что мы делали Ночью. – Ири хохотнул, довольно глупо, надо сказать. – Нам за все придется ответить, если только мы заранее не позаботимся о своей безопасности. Хочешь света, Мейт?
– Что?
Мейт старалась не смотреть в сторону державшего ее за руку Ше-Рамшо. Она не боялась – ей было противно. Общение с Ири вызывало такое же физическое отвращение, как наблюдение за человеком, поедающим собственные испражнения. Мейт давно подозревала, что у Ири в мозгах жуки-короеды ходы проели, но даже представить себе не могла, что все настолько плохо. Ири, если еще и не свихнулся окончательно, был близок к черте, которую лучше не преступать. Вот так.
– Ты хочешь увидеть дневной свет?
– Да, конечно.
– Но ты ведь понимаешь, что ничто в жизни не бывает просто так. Я хотел сказать, задаром. За все приходится платить. – Ше-Рамшо потер сложенные щепотью пальцы, словно ощупывая новенькие, хрустящие, пахнущие краской денежные купюры.
– Я не понимаю. – Произнося эти слова, Мейт наклонила голову так, что подбородок уперся в грудь.
– Ах! – с показной досадой цокнул языком Ше-Рамшо. – Как хочется остаться чистой и невинной! Но не получится, Мейт. Ты слышишь? – Ше-Рамшо стукнул каблуком по полу. – Слышишь? – Еще один удар – и протяжный крик запертого в погребе пленника. Тонкие губы Ири растянулись в усмешке – довольной и скабрезной одновременно. – Ну что, слышишь теперь?
– Прекрати! – Мейт вскочила на ноги и прижалась спиной к стене.
Ше-Рамшо протянул в ее сторону руку с открытой ладонью. Можно было подумать, он предлагает девушке вернуться на прежнее место, но Ири быстро провел рукой из стороны в сторону, превратив движение в жест недоумения – в чем дело?
– Мейт, – произнес он негромко, почти ласково, – ты сама все прекрасно понимаешь. Иначе бы мы не оказались здесь. – Движение рукой, призванное как будто превратить мрачную, освещенную свечами комнату в бесконечную вселенную. – Вдвоем. Мы думаем об одном и том же, только ты боишься сказать об этом вслух. Напрасно. – Добрая, всепрощающая улыбка. – Здесь нет никого, кроме нас. А мне ты можешь доверять. Я с тобой, Мейт. Мы сделаем это вместе.
– Что? – почти выкрикнула девушка.
– Мы приручим призраков Ночи, чтобы, когда придет рассвет, они сожрали призраков Дня.
– Это безумие! – Мейт тряхнула головой. Волна рыжих волос колыхнулась из стороны в сторону.
– Точно! – Ше-Рамшо ощерился в улыбке-оскале. – Безумен мир, в котором мы живем. И выжить в нем можно, только поступая как безумец. Ма-ше тахонас! Да, я готов стать безумцем, если это поможет мне выжить!
– Ири… Послушай меня, Ири, – Мейт старалась, чтобы голос ее звучал спокойно и ровно, чтобы ни единой фальшивой нотки не было слышно в фальшивых насквозь словах. – Призраков Ночи не существует. Вспомни, Ири, ты ведь сам говорил, что это только игра больного воображения.
– Да, – легко, – слишком легко! – согласился Ше-Рамшо. – И что с того?
