– Джози, ангел мой, любовь моя, цветик мой ненаглядный, – шептал он, целуя ее руки, – я не заслуживаю таких слов и вашего снисхождения. Я зарвался и взял на себя слишком много.
– Вовсе нет! – Джози возмущало это его самоуничижение. – Ну как вы не поймете, что мне все нравится! Что вы мне нравитесь! Просто я не умею сдерживаться!
– Джози! О, Джози! – он опустился перед ней на колени, захлебываясь нахлынувшим счастьем.
Тогда она сползла со стола – а дело происходило в кабинете – и приземлилась рядом с ним, ей было не по нраву смотреть на него сверху вниз, гораздо приятнее было наоборот.
Она сняла с него очки, чтобы лучше видеть его глаза. В подобные моменты он казался таким трогательно беззащитным и совсем молодым. Она потянулась и поцеловала его в губы. Потом отстранилась, наслаждаясь выражением бесконечного блаженства на его лице, и сказала:
– Ричард! Вы же такой смелый, почему вы боитесь всего лишь меня?
– С чего вы взяли, что я смелый? – в ее руке, заведенной за спину, он нашел очки и вернул их на место, должно быть, чувствуя себя так значительно увереннее.
– Потому что вы всегда и всем смотрите прямо в глаза – я столько за вами наблюдала и видела! А трусливые – они в глаза не смотрят! Прячутся, вот!
– Какая вы у меня наблюдательная, – светло улыбнувшись и проведя ладонью по ее щечке, ответил он. – Просто вы – свет моей жизни. До вас я жил кое-как и, поверьте, не хочу к этому возвращаться. Поэтому мне страшно остаться без этого света, но еще страшнее сделать что-то, что погасит это сияние.
– Не бойтесь, – нежно проговорила она, обнимая его за плечи и склоняя голову, – вы тоже мой свет!
Он крепко обнял ее в ответ, и она почувствовала себя полностью защищенной от всех бед и напастей этого мира.
Им никогда еще не было так хорошо вместе, а их сердца никогда раньше не стучали в таком единодушии…
Глава 18. По обратной стороне слез
Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год
Вырваться и обогнать свет! Каким-то чудом ей это удалось, хоть платье, изодранное в клочья, и мешало двигаться… Но она успела. За секунду до того, как свет сжег бы его.
Встать на пути, раскинув руки, поставить щит, а потом, обернувшись, ударить в ответ.
Все произошло столь быстро, что, когда он подлетел, она, растратив жизненную силу, уже оседала наземь.
Колдер схватил, прижал к себе. Сердце ухало чуть ли не в пятки. Он что-то говорил, но не слышал собственного голоса… Вся его бравада рассыпалась прахом, лицо сделалось мертвенно-бледным, а глаза наполнились ужасом. Мифэнви протянула к нему дрожащую тонкую ладонь, коснулась щеки и, сказав как можно строже: – Не умеешь лгать – не лги! – отключилась.
Сестры Скорби и Мать-Хранительница корчились, как посыпанные солью слизни. Казалось, с них так же слезает верхний покров, обращаясь в пенящуюся желтоватую субстанцию. Но тут замерцали лилово-синие всполохи пространственного коридора, и некто, видимо, щадя душевную организацию Колдера, увлек незадачливых вершительниц правосудия в межмирное путешествие. Только тогда Грэнвилл вздохнул спокойнее и взглянул в лицо своей принцессы: она была бледна и, казалось, не дышала. Затем перевел глаза ниже, туда, где между хрупких ключиц билась жилка пульса, судорожно сглотнул и тут же одернул себя: он никогда этого не сделает! Только не с ней!
Подняв ее, как бесценное сокровище, Колдер отнес жену в спальню и опустил на кровать. Принцесс искони принято будить поцелуями, ну что ж – он не станет сворачивать с наторенного пути. Он присел рядом, наклонился и поцеловал ее. Длинные ресницы затрепетали, Мифэнви открыла глаза и слабо улыбнулась.
Потянулась к нему, обняла…
– Я действительно чуть не начала тебя ненавидеть, – он хотел было возразить, но она остановила: – За то, что ты так бесцеремонно клевещешь на человека, которого я люблю и благодаря которому жива.
Он улыбнулся, она отстранилась и откинулась на спину, поманив к себе, и он устроился рядом, положив голову на ее подушку. Мифэнви нашла его руку и переплела пальцы.
– Я уже начинаю привыкать к тому, что знакомство с орденом у меня происходит спонтанно. Но все-таки проясни кое-что…
– Если слезы Цветка способны вернуть Садовника к жизни, то Садовник, а особенно Смотритель Сада, может поцелуем восстановить нарушенный баланс сил Цветка…
– Я это учту в следующий раз, – ласково сказала она, поворачиваясь на бок и целуя его в лоб, в глаза.
– Не хочу никаких следующих разов! – резко отозвался он, заключая ее в объятия. – Я устал бояться! Помнишь, я говорил тебе, что страх, боль, отчаяние – опасны для Садовника. Их тьма может погасить в нас остатки света, и тогда демон, живущий внутри, вырвется и начнет буйствовать.
– И что, демона никак нельзя потом остановить? – разволновалась Мифэнви.
– Можно, – грустно ответил Колдер, дунув на завитки волос вокруг ее чела, – убив.
– А разве он никогда больше не станет человеком? – по-настоящему испугалась она.
– Увы, нет.
– То есть, если бы они начали истязать меня, ты бы мог утратить человечность?
– Думаю, именно этого они и добивались.
– То есть ты хочешь сказать, что эти женщины вовсе не те, за кого себя выдают? – нахмурилась она.
– Более того, я скажу, что они – паршивые актрисы. Будь то настоящая Мать-Хранительница, она бы распознала мою ложь, так же легко, как ты.
Мифэнви перевернулась и уставилась в потолок.
– Как ты думаешь, что им нужно от нас?
Колдер лег в такую же позу, как и жена.
– Тайна за семью печатями. Притом это – не метафора. В ордене каждую тайну запирают на семь магических печатей.
– Но есть же у этого заговора какая-то цель?
– Безусловно. И она одна и та же у всех заговоров, независимо от страны и эпохи, – власть.
– И ты даже предположить не можешь, кто из ваших Мастеров настолько властолюбив?
– У нас очень строгая иерархия. Мы их даже в лицо не видим и ни с кем лично не разговариваем. Если что-то нужно – обращаемся к Старшим Садоводам, а те – дальше, потом – дальше… Но одно я могу сказать уверенно: то, что происходит сейчас, нарушает все Корневые Постулаты, на которых испокон веков держится орден.
– Послушай, – Мифэнви вновь повернулась к нему лицом и погладила по волосам, – а разве ты не можешь рассказать о том, что происходит? Пусть что-то делают.
– Чтобы обвинить Мастера, – Колдер притянул ее к себе и стал целовать, опускаясь все ниже, – нужны куда более веские доказательства, чем те, что есть у меня…
Мифэнви ахнула, когда он резко дернул вниз остатки некогда дорогого платья. Глаза Колдера хищно сверкнули, и она даже поежилась от этого взгляда. В спальне всюду были расставлены свечи: Колдер всегда говорил ей, что в их свете она кажется золотой.
