Они оказались в комнате, обитой алым бархатом и обильно украшенной позолотой, кругом были разбросаны подушки, стояли кальяны, изгибались оттоманки. Возле одной из них находился низенький столик, уставленный экзотическими и ароматно пахнущими яствами. Посреди него покоилась огромная плетеная ваза, полная сочных аппетитных фруктов. Вся комната производила впечатление одного гигантского алькова. Единственной более-менее приличной мебелью выглядел диван, на которой рыжая и указала им холеной рукой. Сама же улеглась на одну из оттоманок и, взяв из вазы неизвестный Джози фрукт, впилась в него так, что сок потек по ее пухлым губам и подбородку с ямочкой. Похоже, ее нисколечко не смущало такое поведение.
Джози, брезгливо сморщившись, отвернулась и подвинулась ближе к Ричарду, скрестив свои пальцы с его и положив ему голову на плечо.
– Ну что ж, – сказала рыжая, – раз уж вы здесь, давайте знакомиться. Меня зовут Марлен, я – старшая секра, и должна сказать вам, госпожа богиня, что я весьма довольна своим положением. Думаю, мои товарки – а вам, милочка, лучше не знать, чем они в данный момент заняты, – тоже вовсе не чувствуют себя несчастными или обделенными судьбой. Мы сытые, ухоженные, нам не нужно ничего делать и у нас всегда есть мужчина, а порой – не один! Чем не жизнь?! – Марлен, вопрошая, приподняла бровь.
– Ничего не понимаю, – покачала головой Джози, – Нимвей рассказала мне такую жуткую историю про цепи и наказания…
– Она – невинная жрица, воспитанная в Высоком Доме, ей все, включая родную мать – а та, скажу я вам, была горячей штучкой, – говорили лишь то, что должна слышать и знать девушка ее возраста и положения. Разве вас, дорогуша, не так же воспитывали? А потом вы вышли замуж, – Марлен кивнула на золотое кольцо, обнимавшее тоненький пальчик Джози, – и реальность оказалась совсем другой – жестче и не столь радужной, так ведь?
Но Джози слушала ее вполуха, так как в душе вновь закипало негодование на эту бесцеремонную особу, которая коснулась больной темы. Потому что почувствовала, что Ричард напрягся, и заметила, как он прикрыл глаза, желая спрятать то, что, по его мнению, она не должна была видеть, – отчаяние и боль. Джози только могла предполагать, какие воспоминания всколыхнула в нем фраза про жестокую реальность. Ей же вспомнился их разговор о мечтах и действительности. И захотелось плакать от собственной глупости. Тогда она с легкостью, не задумываясь, ранила его да еще и смеялась над этим. Сглотнув колючий ком, она крепко сжала ладонь мужа, заставив его тем самым удивленно распахнуть глаза, и с жаром, изо всех сил сдерживая слезы, выпалила:
– Я сочувствую, что вам, Марлен, так не повезло! У меня же в жизни почти ничего не изменилось. И пусть реальность моя после замужества не была радужной, но зато лазурной, вся усыпанная звездами и увитая розами! И такой прекрасной, что у меня просто слов нет! – И осеклась, потому что утонула в той нежности, в которой купал ее теплый и сияющий взгляд Ричарда.
Марлен, ухмыляясь, наблюдала за ними. Потянувшись, словно сытая кошка, и почти выпростав при этом обширную грудь из плена корсажа, она лениво произнесла:
– Не горячитесь, милочка! Это ни к чему и уводит нас от смысла того, о чем я завела речь. Ваши родители наверняка говорили вам, что, приехав в Рим, следует вести себя, как римляне. Вы же, явившись в мир, который уже давно привык жить по своим законам, лихо решили переделать их под свои. Интересно, чем вы руководствовались? Ведь не факт же, что ваши взгляды на жизнь – единственно верные. И даже если то, что вы слышите или чему являетесь свидетелем, удивляет вас или даже шокирует, еще не значит, что это плохо!
Джози смотрела на нее широко открытыми глазами, не выпуская все еще ладонни Ричарда. Половина того, что говорила эта женщина, едва касалось понимания новоиспеченной богини, но все же Джози чувствовала, что поступила глупо и опрометчиво, и от этого осознания густая краска смущения заливала ее щеки.
– На ваше счастье, Нимвей прибежала ко мне, потому что я дружила с ее матерью и опекала малышку, когда той не стало. И хорошо, что здесь оказался ваш муж…
– Что? Ричард, вы были здесь, оставив меня в Высоком Доме? – Джози вскочила, глаза ее метали молнии.
Ричард улыбнулся.
– Простой смертный не имеет права находиться при неких ритуалах, в которых участвует богиня, ваши прислужницы явно мне дали это понять. – Совершенно спокойным тоном, словно не он только что плавился от нежности, парировал он.
Джози взбесилась.
– Но что вы, позвольте спросить, делали здесь?! С этой особой?
– Обсуждали римских философов, – обыденно проговорил Ричард, закладывая руки за голову и откидываясь на спинку дивана.
– Каких еще философов? – продолжала вскипать Джози.
Марлен подвинула к себе кальян и затянулась, с легким прищуром наблюдая за происходящим.
– Какие бы они ни были, ангел мой, вам они будут неинтересны. Уверяю вас, все они – крайне занудные типы и книги у них без картинок.
Его спокойствие и ирония, сквозившая в каждом слове, лишали ее способности мыслить здраво.
– Вот как! – вскричала она. – Ей, значит, интересны, а мне неинтересны! Это верх наглости!
Как он смеет ей такое говорить!
– При всей любви к вам, цветочек мой, я вынужден признать очевидное – поэтому скажу: да! К тому же вас следует удобрять нектаром стихов и комплиментов, чтобы вы благоухали, – он взял ее руку и поднес к губам, насмешливо наблюдая за ней при этом из-под очков.
Грудь Джози высоко вздымалась от бушующей в ней смеси обожания и злости. Ей хотелось одновременно убить и обнять. Джози никогда прежде не испытывала подобного и теперь не знала, что с этим делать.
– Наслаждайтесь, детка! – ответила на ее мысли Марлен. – Времени, отведенного на счастье, так мало и оно столь скоротечно! Оставьте политику и переустройство мира другим, тем, кто понимает, что такое игра с мнением большинства. Нимвей лишь пересказала вам расхожую байку о том, как несчастны секры. Просто так удобнее. Узнай местные женщины, как мы живем на самом деле, вот тогда был бы бунт – они не захотели бы быть матерями и женами и ухаживать за своими мужьями. Нет, их жизнь по-своему хороша и прекрасна, и мать Нимвей хотела ей такой жизни, но я лично никогда бы не стала меняться местами даже с женой вождя. Я слишком лелею свою лень. И кстати, этот бедняга, сын вождя, он ведь действительно любил девочку, но теперь, когда вы, дитя мое, опрометчиво сделали ее своей верховной жрицей, он и приблизиться к ней не посмеет. Таков местный закон.
– О господи! – Джози положила ладони на свои горящие щеки. – Что же я натворила! Он ведь будет страдать!
Ричард горько усмехнулся от ее возгласа, а Марлен улыбнулась дружески:
– Не так, как страдал бы европеец, он с восторгом примет волю богини и будет, наряду с другими, воздавать почести верховной жрице. Ведь это просто другая разновидность поклонения, к которому склонен каждый влюбленный, я права, мистер Торндайк?
