Вдоль дороги уже зажглись фонари, и в полутьме у автобусных остановок начали выстраиваться очереди. Застегивая свой макинтош, Леннокс быстрым шагом двинулся через дорогу. Фред старался не отставать, он увернулся от троллейбуса, который подкатил к краю тротуара, словно чудовище, пожирающее людей, а потом увез в центр толпу народа, рассыпая синие искры с висящих высоко проводов.
– Ну вот, – сказал Леннокс, когда они оказались рядом, – после всего этого остается только надеяться, что у жены есть что-нибудь вкусненькое к чаю.
– А я думаю кое о чем другом, – ответил Фред. – Я ведь не из тех, кто жалуется на кормежку.
– Ну, конечно, – фыркнул Леннокс, – ты же сыт любовью. Поставь тебе миску с кошачьим кормом – и то за сытный ужин сойдет.
Возле бюро по трудоустройству они свернули в самое сердце Медоуз, дряхлеющего пригорода с темными домами и маленькими заводиками.
– Это у тебя только харчи на уме, – огрызнулся Фред, немного задетый, но настолько исполненный надежды, что не стал обострять. – Я просто не переживаю из-за кормежки, вот и все.
– Если и начнешь, то это мало поможет, – отрезал Леннокс. – Но харчи нынче стали совсем ни к черту, вот в чем беда-то. Или замороженные, или консервы. Натурального ничего не осталось. Хлебом прямо давишься.
Туманом тоже можно было подавиться: немного подморозило, так что он густел и повисал в воздухе, из-за чего Фреду пришлось поднять воротник плаща. С ними поравнялся какой-то мужчина и насмешливо спросил:
– Вы когда-нибудь видели такую игру?
– Ни разу в жизни, – ответил Фред.
– У них всегда так, – с удовольствием вставил Леннокс. – Лучших игроков на поле не выпускают. Уж не знаю, за что им там платят.
Мужчина усмехнулся в ответ на это логичное замечание:
– Вот на следующей неделе они появятся и всем покажут, что к чему.
– Будем надеяться, – отозвался Леннокс вслед уже исчезнувшему в тумане мужчине. – Команда-то неплохая, – добавил он, обращаясь к Фреду.
Однако думал он совсем не об этом. Он вспомнил, как вчера ему досталось от мастера в гараже за то, что он отвесил подзатыльник посыльному, который обозвал его «косоглазым» в присутствии девушки-конторщицы. А управляющий заявил ему, что если это повторится, его уволят. А теперь он подумывал о том, не уволиться ли самому. Он говорил себе, что всегда найдет работу. Он знал цену себе и своему мастерству, когда безошибочно чуял, какой поршень извлечь из цилиндра, что не так с распредвалом или шатунами, и находил из тысячи возможных неполадок одну-единственную перед тем, как снова вернуть мотор к жизни. Какой-то мальчишка крикнул с крыльца ближайшего дома:
– Дядя, какой счет?
– Они проиграли два-один, – резко бросил он и услышал, как громко хлопнули дверью, когда мальчишка скрылся в доме, чтобы сообщить эту новость. Он шел, засунув руки в карманы, с дымящейся сигаретой в углу рта, так что пепел иногда падал ему на плащ. Из ярко освещенной закусочной потянуло запахом рыбы с жареной картошкой, и ему захотелось есть.
– В киношку сегодня не пойду, – тем временем говорил Фред. – Я-то знаю, где лучше всего в такую погоду.
На улице позади них слышались глухой топот шагов и невнятные голоса, с жаром обсуждавшие проигранный матч. На каждом углу под тускло горевшими газовыми фонарями собирались группки людей, о чем-то споривших и заигрывавших с каждой проходившей мимо девушкой. Леннокс повернул в ворота, где холодный и влажный запах с заднего двора смешивался с вонью от мусорных баков. Они отворили калитки перед своими домами.
– Пока. Может, завтра в пабе увидимся.
– Завтра не получится, – ответил Фред, уже стоявший у задней двери. – Надо велосипед починить. Покрашу его эмалью и тормоза заменю. Я недавно чуть под автобус не попал, когда тормоз не сработал.
Звякнула щеколда на калитке.
– Тогда ладно, – сказал Леннокс. – Будь здоров.
Он открыл заднюю дверь и вошел в дом.
Не говоря ни слова, он прошел через маленькую комнату в гостиную и снял плащ.
– Там надо бы протопить, – сказал он, выходя. – Плесенью все провоняло. А еще удивляемся, что через полгода одежку уже выбрасывать пора.
Его жена сидела у камина с двумя мотками ярко-голубой шерсти на коленях и вязала. Ей, как и Ленноксу, было сорок лет, но она потускнела и непомерно раздалась, в то время как он с годами оставался худым и жилистым. Трое их детей (старшей дочери исполнилось четырнадцать) сидели за столом и допивали чай. Миссис Леннокс продолжала вязать.
– Я собиралась сегодня протопить, но как-то времени не хватило.
– Айрис может растопить печку, – сказал Леннокс, садясь за стол.
Девочка подняла глаза.
– Я еще чай не допила, папа.
Ее просительный тон разозлил его.
– Потом допьешь, – отрезал он, угрожающе глядя на нее. – Топить нужно сейчас, так что живо вставай и принеси-ка угля из погреба.
Она не шевельнулась и продолжала сидеть с упрямством избалованной маменькиной дочки. Леннокс встал.
– Не заставляй меня повторять.
В глазах девочки блеснули слезы.
– Давай-давай! – прикрикнул он – Делай, что велят!
Он пропустил мимо ушей просьбу жены не привязываться к дочке и уже занес руку, чтобы отвесить ей затрещину.
– Ладно, ладно, уже иду.
Она встала и направилась к погребу. Леннокс снова сел, шаря глазами по накрытому столу и держа плотно сжатые ладони под складками скатерти.
– Ну и что у нас к чаю?
Его жена подняла глаза от вязания.
– В духовке две копченые селедки.
Он не шевельнулся и продолжал сидеть, мрачно поигрывая ножом и вилкой.
– Ну? – сердито спросил Леннокс. – Мне что, целый вечер ждать, пока дадут чего-то поесть?
Она тихонько достала из духовки тарелку и поставила перед ним. Там лежали две исходившие паром бурые копченые селедки.
– На днях, – произнес он, отделяя от кости длинную полоску белой мякоти, – поедим что-нибудь другое.
– Это все, что я смогла сготовить, – ответила жена, но ее нарочитая кротость не смогла прекратить его ворчание, однако она не знала, что ей еще делать. И оттого, что он это заметил, становилось еще хуже.
– Это уж точно, – огрызнулся он.
Из гостиной, где девочка растапливала печь, донесся грохот ведра с углем. Леннокс медленно разделывал селедку, не съев ни кусочка. Двое других детей сидели на диване и смотрели на него, не смея рта открыть. С одной стороны тарелки он складывал кости, с другой – мякоть. Когда о его ногу потерлась подошедшая кошка, он стал бросать ей кусочки рыбы прямо на линолеум, и, сочтя, что ей хватит, он так сильно пнул ее, что та отлетела и шмякнулась о буфет. Запрыгнув на стул, она принялась вылизываться, глядя на него удивленными зелеными глазами.
