– Наконец-то! – воскликнул сикх, и такси «Джолли дингл» тронулось.
– Вы видели? – спросил Уилсон. Голос его звучал совершенно невыразительно, даже не удивленно. – Того мужчину. Мужчину в автобусе. Что сидел рядом с женщиной.
– Что я видеть? – в свою очередь, спросил сикх. Светофор на углу переключился на желтый, но водитель такси проскочил перекресток, перестроившись в другой ряд, игнорируя громкие сигналы. Автобус «Питер Пэн» остался далеко позади. А впереди сквозь пелену дождя замаячило здание Центрального вокзала Нью-Йорка, мрачное и похожее на тюрьму.
Только теперь, когда такси снова ехало без помех, Уилсон вспомнил о своем мобильном телефоне. Он достал его из кармана и принялся разглядывать. Отличайся он сообразительностью (это качество, по мнению матушки, целиком досталось его брату), мог бы успеть сделать фото Мужчины-в-Плаще. Теперь слишком поздно заниматься фотографией, но не поздно позвонить 911. Само собой, анонимности не получится: его имя и номер телефона высветятся на экране компьютера в диспетчерской, как только установится соединение. И ему перезвонят, поскольку захотят убедиться, что он не шутник, пожелавший скрасить скуку серого, дождливого дня в промозглом Нью-Йорке. Они потребуют информации, и ему придется ее дать. С него снимут показания в ближайшем полицейском участке. Причем заставят повторить свой рассказ несколько раз. И его презентация не вызовет у них никакого интереса.
А у презентации имелся звучный заголовок: «Дайте нам три года, и мы докажем свою правоту!». Уилсон подумал о том, как предполагал все преподнести. Он бы начал с того, что посоветовал бы собравшимся мастерам и труженикам пиара не избегать прямого упоминания о последствиях разлива нефти. От этого никуда не деться. Добровольцы все еще отмывали стиральным порошком перепачканных нефтью птиц вдоль побережья. Такой мусор под ковер не заметешь. Однако, продолжил бы он, в признании и искуплении вины нет ничего зазорного, а правда порой может выглядеть красиво. Люди сами захотят поверить вам, коллеги. В конце концов, они же понимают, что нуждаются в вас. Им не обойтись без топлива, чтобы попасть из пункта А в пункт Б, и они не хотят чувствовать себя соучастниками в насилии над окружающей средой. Дойдя до этого места, он открыл бы папку и выставил бы на всеобщее обозрение свой первый плакат: фотографию мальчика и девочки, стоящих на безупречно чистом пляже спинами к камере и смотрящих на воду ярко-синего цвета. «ЭНЕРГИЯ И КРАСОТА МОГУТ СОСУЩЕСТВОВАТЬ, – гласил плакат. – ДАЙТЕ НАМ ТРИ ГОДА, И МЫ ДОКАЖЕМ СВОЮ ПРАВОТУ!»
А позвонить по 911 так просто, что с этим справится и ребенок. И справляется. Если кто-то чужой ломится в дом. Если младшая сестричка падает с лестницы. Если папа обижает маму.
Следом шла иллюстрация к телевизионному рекламному ролику, который следовало крутить во всех штатах, прилегавших к Мексиканскому заливу, с особым упором на выпуски местных новостей и круглосуточные кабельные каналы вроде «ФОКС» и Эм-эс-эн-би-си. Цейтраферная съемка демонстрирует, как черный, изгаженный нефтью берег моря снова становится чистым. «Мы отвечаем за свои ошибки, – говорит диктор (с легким южным акцентом). – Именно так мы ведем свой бизнес, именно так относимся к своим соседям. Дайте нам три года, и мы докажем свою правоту!»
Затем образцы рекламы в печатных изданиях. Рекламы по радио. И переход к фазе номер два…
– Сэр? Вы что-то сказать?
Я бы мог позвонить, думал Уилсон. Но этот тип, вероятно, соскочит с автобуса задолго до прибытия полиции. Вероятно? Наверняка! Без сомнения!
Он обернулся. Автобус значительно отстал от такси. Быть может, женщина успела поднять крик. Быть может, другие пассажиры уже навалились на убийцу и скрутили его, как пассажиры подземки набросились на того террориста с бомбой в обувной коробке, когда поняли, что у него на уме.
А потом ему вспомнилось, как улыбался мужчина в плаще. И как он сунул палец в безвольно открывшийся рот женщины.
Кстати, пришла вдруг в голову Уилсона неожиданная мысль. Если уж говорить о шутниках. Вполне могло оказаться, что ему все это просто померещилось. Что это был розыгрыш. Который те двое постоянно устраивали. Что-то в духе флешмоба.
И чем дольше он размышлял, тем правдоподобнее казалась эта мысль. Мужчины перерезали женщинам глотки в темных закоулках и в детективных телесериалах, но не в переполненных автобусах «Питер Пэн» средь бела дня. А что до самого Уилсона, то он выступал с планом превосходной кампании. Он был нужным человеком в нужном месте и в нужное время. И подобный шанс выпадал только раз в жизни. Такой поговорки у матушки не было, но факт оставался фактом.
– Сэр?
– Высадите меня у следующего светофора, – распорядился Уилсон. – Оттуда я дойду.
Посвящается Хешу Кестину
Перевод В. Вебера.
Ребенком я пересмотрел множество фильмов ужасов (вы, вероятно, догадывались об этом). Взять меня за живое не составляло труда, так что обычно я пугался до смерти. В зале темно, изображение гораздо больше тебя, звуки такие громкие, что страшно, даже когда зажмуришься. Телевидение, разумеется, уступало кино по степени воздействия. Ритм фильма рвали рекламные ролики, да и самые жуткие эпизоды вырезали, чтобы не создавать новые комплексы у юнцов, которые могли эти фильмы смотреть (со мной, увы, цензоры опоздали: я уже видел мертвую женщину, встающую из ванны в фильме «Дьяволицы»). Опять же, ты всегда мог укрыться на кухне, достать из холодильника банку шипучки «Хайрес» и возиться с ней до тех пор, пока страшная музыка не сменится криком какого-нибудь местного торгаша: «Автомобили! Автомобили! Автомобили! Никакой кредитной истории! Мы продаем ВСЕМ!»
Однако один фильм, который я видел по телевизору, сделал свое дело. По крайней мере, первый его час (из семидесяти семи минут). Финал загубил фильм, и я до сих пор мечтаю, чтобы кто-нибудь снял ремейк и довел замысел до логического конца. Название у этого фильма было лучше не придумаешь: «Я хороню живого».
Я думал о нем, когда писал этот рассказ.
* * *
Выражайся ясно, излагай все четко и последовательно.
Так звучало евангелие от Верна Хиггинса, возглавлявшего факультет журналистики в Университете Род-Айленда, который я окончил. Многое услышанное за годы учебы влетало в одно ухо и вылетало из другого, но только не этот постулат: профессор Хиггинс снова и снова вколачивал его в нас. Людям, говорил он, нужны ясность и выразительность слога, чтобы запустить процесс осознания.
Настоящая работа журналиста, учил он студентов, состоит в том, чтобы представлять людям факты, которые позволят им принимать решения и двигаться дальше. Поэтому никакой фантазии. Никакой слащавости или напыщенности. Начинайте с начала, аккуратно излагайте середину, чтобы одно событие логично вело к следующему, и заканчивайте концовкой. Которая в журналистике – это он особо подчеркивал – является концовкой лишь на текущий момент. И никогда не скатывайтесь к бессмысленному трепу на манер как полагают некоторые… и по общему мнению… Каждому факту – свой источник; это правило. И записывайте все простым английским языком, без прикрас и витиеватости. Место риторических пассажей – на странице мнений и комментариев.
