Справлюсь ли я с этим? Справлюсь.
Готов ли писать за жалкие гроши? Готов. Во всяком случае, поначалу.
Когда рубрика стала наиболее посещаемой в «Неоновом круге» и мое имя уже прочно с ней ассоциировалось, я попросил прибавки. Отчасти потому, что мне хотелось снять квартиру, чтобы жить отдельно от родителей, отчасти потому, что надоело получать гроши за страничку, написанную единолично и приносящую львиную долю дохода издания.
Первая попытка улучшить собственное благосостояние закончилась успешно, возможно, по причине того, что я блеял, а не требовал, да и притязания мои были смехотворно скромными. Четырьмя месяцами позже, когда поползли слухи, будто большая корпорация покупает наш журнал за весьма приличные деньги, я вновь посетил кабинет Джеромы и попросил большую прибавку, теперь уже без лишней робости.
– Извини, Майк, – ответила она. – Как поется в знаменитой песне Холла и Оутса, я не могу пойти на это, просто не могу. Возьми конфетку.
Почетное место на заваленном всякой всячиной столе Джеромы занимала стеклянная чаша, наполненная эвкалиптовыми леденцами с запахом ментола. Обертки пестрели поднимающими дух надписями. «Издай свой боевой клич», – призывала одна. Другая советовала (меня как филолога трясет от того, что сейчас придется написать): «Преврати могу сделать в ужо сделал».
– Нет, благодарю. Разреши, я сначала изложу свои аргументы.
Я изложил свои аргументы, то есть, можно сказать, попытался превратить могу сделать в ужо сделано. Я исходил из того, что авторское вознаграждение должно в большей степени соотноситься с доходом, который приносила страничка «О мертвых – дурное». Особенно потому, что «Неоновый круг» собирался купить один из крупных игроков.
Когда я закончил, она взяла леденец, развернула, сунула между губ цвета спелой сливы и ответила:
– Ладно! Отлично! Раз ты облегчил душу, можешь приступить к работе над Бугром Девоу. Лакомый кусочек.
Тут она не ошиблась. Бугра, солиста «Енотов», застрелила его подружка, когда он пытался влезть в окно спальни ее дома в Хэмптонсе, вероятно, шутки ради. Девушка приняла его за грабителя. Пикантности этой истории добавляло следующее обстоятельство: пистолет, которым воспользовалась девица, Бугор подарил ей на день рождения. В итоге он стал самым новым членом «Клуба 27» и теперь, наверное, сравнивал гитарные аккорды с Брайаном Джонсом.
– Значит, реагировать ты не собираешься, – насупился я. – Теперь понятно, как ты меня ценишь.
Она наклонилась вперед, улыбнулась, показав кончики мелких белых зубов. Я ощутил запах ментола. Или эвкалипта. Или и того и другого.
– Позволь мне говорить откровенно. Для парня, все еще живущего с родителями в Бруклине, у тебя удивительно высокое самомнение. Думаешь, больше никто не может ссать на могилы идиотов-говнюков, которые запраздновались до смерти? Подумай еще раз. У меня полдесятка внештатников, которые смогут это делать, и, возможно, их тексты будут смешнее.
– Так почему бы мне не уйти, чтобы ты могла это выяснить? – Я уже завелся.
Джерома широко улыбнулась и щелкнула леденцом по зубам.
– Скатертью дорога. Но учти, ты уйдешь, а страничка «О мертвых – дурное» останется. Это мое заглавие, и оно принадлежит «Кругу». Конечно, благодаря тебе страничка приобрела популярность, я не собираюсь этого отрицать. Так что выбор за тобой, малыш. Или ты возвращаешься к компьютеру и набиваешь некролог Бугра, или договариваешься о собеседовании с «Нью-Йорк пост». Может, они тебя возьмут. Будешь писать говняные короткие заметки без подписи на шестую страницу. Если тебя это устраивает, имеешь право.
– Я напишу некролог, но мы вернемся к этому разговору, Джерри.
– Не вернемся. И не называй меня Джерри. Ты знаешь, я этого терпеть не могу.
Я поднялся, чтобы уйти. Мое лицо пылало. Наверное, я напоминал знак «Стоп».
– Возьми леденец, – предложила она. – Черт, возьми два. Они очень успокаивают.
Я пренебрежительно глянул на стеклянную чашу и ушел, подавив (с трудом) инфантильное желание хлопнуть дверью.
* * *
Если вы представляете шумную новостную редакцию, какую можно увидеть на Си-эн-эн за спиной Вульфа Блитцера или в старом фильме о Вудворде и Бернстайне, разоблачающих Никсона, то напрасно. Как я уже говорил, большая часть сотрудников «Круга» работает дома. И наша новостная редакция (если вы хотите сделать «Кругу» незаслуженный комплимент, называя эти материалы новостями) размерами не превышает широкий трейлер. В это пространство втиснуто двадцать школьных парт, обращенных к ряду телевизионных экранов на стене. Звук на них выключен. На каждом столе – обшарпанный ноутбук с веселенькой наклейкой: «ПОЖАЛУЙСТА, УВАЖАЙТЕ ЭТИ МАШИНЫ».
В то утро редакция практически пустовала. Я сел в заднем ряду, рядом с красочным плакатом, изображавшим обед Дня благодарения, плавающий в унитазе. Надпись гласила: «ПОЖАЛУЙСТА, СРИ ТАМ, ГДЕ ЕШЬ». Я включил ноутбук, достал из портфеля распечатки, касавшиеся короткой и не слишком впечатляющей карьеры Бугра, и просматривал их, пока компьютер загружался. Открыл «Ворд», напечатал заголовок – «НЕКРОЛОГ БУГРА ДЕВОУ» – и уставился на пустой экран. Мне платили за то, чтобы я смеялся над смертью на потребу двадцатилетним. Мои читатели нисколько не сомневались, что смерть их не коснется, но трудно писать что-то забавное, если ты зол как черт.
– Проблема с первым словом?
Ко мне подошла Кэти Каррэн, высокая стройная блондинка, к которой я испытывал нешуточную страсть, почти наверняка безответную. Ко мне она относилась по-доброму, разговаривала вежливо, смеялась над моими шутками. Обычно такое не свидетельствует о наличии страсти. Удивляло ли это меня? Разумеется, нет. Я в отличие от нее сексуальной привлекательностью не отличался. Если откровенно, я был типичным ботаном – над такими смеются подростки. Лишь на третьем месяце работы в «Круге» я избавился от неизменного атрибута ботана: очков, обмотанных изолентой.
– Есть немного, – ответил я. Чувствуя аромат ее духов. Что-то фруктовое. Свежие груши, наверное. Что-то свежее – точно.
Она села за соседний стол, длинноногая мечта в потертых джинсах.
– Когда такое случается со мной, я печатаю: «Шустрый рыжий лис перепрыгнул через ленивого пса». Три раза, очень быстро. И креативные шлюзы разом открываются. – Она раскинула руки, показывая, как широко открываются эти шлюзы, и одновременно демонстрируя вид, от которого захватывало дух: груди, плотно обтянутые черным топиком.
– Не думаю, что в моем случае это сработает, – ответил я.
Кэти вела свою страничку, не такую популярную, как «О мертвых – дурное», но тоже посещаемую: в «Твиттере» у нее было полмиллиона подписчиков. (Из скромности умолчу, сколько их было у меня, но вы не ошибетесь, подумав о семизначном числе.) Называлась она «Бухаем с Кэти». Идея заключалась в том, чтобы встретиться со знаменитостями, о которых у нас еще не писали – соглашались даже некоторые из тех, о ком мы уже писали, хотя такое трудно себе представить, – и взять интервью, пока они набирались все сильнее и сильнее. Диву даешься, что слетало у них с языка, а Кэти все сохраняла в своем маленьком, аккуратном розовом айфоне.
