Прошла неделя, а если ты работаешь для такого сайта, как «Неоновый круг», каждая неделя тянет на добрых три месяца. Знаменитости напиваются, отправляются в реабилитационные центры, выходят из них и тут же снова напиваются, их арестовывают, они вылезают из лимузинов без штанов, танцуют до утра и до упада, женятся и выходят замуж, разводятся, разбегаются на время. Одна знаменитость упала в бассейн и утонула. Джорджина написала удивительно несмешной некролог, и тут же на нас обрушилась лавина твитов и электронных писем: «Где Майк?» Еще недавно меня бы это обрадовало.
На квартиру Кэти я не заглядывал, поскольку она не располагала временем для плотских утех. Собственно, я и видел ее крайне редко. Она «проводила консультации», дважды в Нью-Йорке, один раз – в Чикаго. В ее отсутствие я почему-то оказался главным. Никто меня не назначал, я никого не агитировал и не избирался. Просто так вышло. Утешался я лишь одним: с возвращением Кэти все наладится.
Я не хотел даже заходить в кабинет Джеромы (мне казалось, что там витает ее призрак), но если не считать туалетной комнаты – одной на всех, – не было другого места, где я мог бы поговорить с расстроенными сотрудниками в относительном уединении. Издание электронного журнала – все равно издание, а любая редакция – гнездо привычных комплексов и неврозов. Джерома могла предложить всем валить отсюда (эй, сначала возьми конфетку), а я – нет. Когда меня это начинало доставать, я напоминал себе, что скоро вернусь на привычное место у стены, где буду писать едкие рецензии. Вновь стану самым обычным обитателем дурдома.
Помнится, за всю неделю я принял только одно волевое решение: разобрался с креслом Джеромы. Я не мог опустить свой зад на то место, где находился ее собственный, когда роковой леденец от кашля перекрыл ей дыхательное горло. Я выкатил кресло в общий зал, а в кабинет закатил «свое» – из-под плаката с плавающим в унитазе обедом на День благодарения и надписью «ПОЖАЛУЙСТА, СРИ ТАМ, ГДЕ ЕШЬ». Конечно, мое кресло было не таким удобным, но по крайней мере я точно знал, что не делю его с призраком. А кроме того, все равно я практически ничего не писал.
Кэти впорхнула в редакцию в пятницу, ближе к вечеру, в мерцающем платье до колен, кардинальным образом отличавшемся от джинсов и облегающих топиков. Искусно завитые локоны свидетельствовали о визите в салон красоты. По мне, выглядела она… более красивой версией Джеромы. Вдруг вспомнился «Скотный двор» Оруэлла и то, как девиз «Четыре ноги хорошо, две – плохо» превратился в «Четыре ноги хорошо, две – лучше».
Кэти собрала сотрудников и объявила, что наш журнал купила чикагская корпорация «Пирамид-медиа» и все получат прибавку к жалованью, пусть и маленькую. Ее слова вызвали бурные аплодисменты. Когда они утихли, Кэти добавила, что отныне страничка «О мертвых – дурное» навсегда переходит к Джорджине Буковски, тогда как Майк Андерсон становится нашим новым культурным критиком.
– Это означает, – пояснила она, – что он раскинет крылья и, медленно паря над ландшафтом, будет срать где захочет.
Бурные аплодисменты повторились. Я встал и поклонился, пытаясь излучать сатанинскую радость. Думаю, получилось процентов на пятьдесят. Радости я после смерти Джеромы не испытывал ни разу, зато ощущал себя сатаной.
– А теперь – все за работу! Напишите какую-нибудь нетленку! – Блестящие губы разошлись в улыбке. – Майк, можно поговорить с тобой наедине?
Наедине подразумевало кабинет Джеромы (мы по-прежнему думали о нем именно так). Увидев мое кресло, Кэти нахмурилась.
– Откуда взялось это уродство?
– Мне не нравилось сидеть на кресле Джеромы. Притащу его назад, если хочешь.
– Хочу. Но сначала… – Она подошла ко мне вплотную, заметила, что жалюзи подняты и за нами пристально наблюдают, а потому просто положила руку мне на грудь. – Сможешь прийти ко мне сегодня?
– Конечно. – Хотя это предложение вовсе не казалось таким уж заманчивым. Поскольку маленькая головка была не у дел, сомнения относительно мотивов Кэти продолжали набирать силу. И должен признать, меня огорчило ее стремление вернуть в кабинет кресло Джеромы.
Понизив голос, хотя мы были одни, Кэти спросила:
– Полагаю, ты больше не писал… – Блестящие губы беззвучно произнесли: некрологи.
– Даже мысли не возникало.
Это была вопиющая ложь. Я просыпался с мыслью написать очередной некролог и с ней же засыпал. Этот поток слов, это невероятное чувство: шар для боулинга, сшибающий все кегли; патт, после которого мяч, проскользив двадцать футов по траве, скатывается в лунку; копье, вонзающееся в то самое место, куда ты его направил. В самое-самое яблочко.
– А что еще ты писал? Какие-нибудь рецензии? Как я понимаю, «Парамаунт» выпускает последний фильм Джека Бриггса, и я слышала, что он даже хуже «Святых роллеров». По-моему, руки должны чесаться.
– По сути, я ничего не писал. Сочинял за других. Или правил. Но редакторская работа – это не мое. Она для тебя, Кэти.
На этот раз она возражать не стала.
Позже в тот же день я поднял голову со своего последнего ряда (где пытался, без особого успеха, написать рецензию на чей-то альбом) и увидел ее в кабинете склонившейся над ноутбуком. Ее губы шевелились, и поначалу я подумал, что она говорит по телефону, однако телефона не наблюдалось, и у меня возникла мысль – нелепая, но навязчивая, – что где-то в ящике она нашла заначку эвкалиптовых леденцов и теперь сосет их.
В ее квартиру я прибыл незадолго до семи, нагруженный пакетами с китайской едой из «Веселой радости». В этот вечер шорты и тончайший топик уступили место пуловеру и мешковатым брюкам цвета хаки. И она была не одна. В углу дивана сидела (точнее, скрючилась) Пенни Лэнгстон. Без бейсболки, но с привычной странной улыбкой, говорившей: Только прикоснись ко мне, и я тебя убью.
Кэти поцеловала меня в щеку.
– Я пригласила Пенни составить нам компанию.
Объяснения не последовало, так что мне осталось лишь поздороваться:
– Привет, Пенс.
– Привет, Майк, – мышкой пискнула она, не встречаясь со мной взглядом, но предприняв определенные усилия, чтобы улыбка выглядела не столь жуткой.
Я посмотрел на Кэти, вопросительно приподняв брови.
– Я сказала, что никому не говорила о твоих способностях, – ответила Кэти. – Это… в каком-то смысле неправда.
– И я в каком-то смысле это знал. – Я поставил покрытые жирными пятнами белые пакеты на журнальный столик. Чувство голода испарилось, и я не ожидал, что следующие несколько минут принесут мне много «веселой радости». – Хочешь объяснить, что все это значит, прежде чем я обвиню тебя в нарушении обещания и уйду?
– Не делай этого. Пожалуйста. Просто выслушай. Пенни работает в «Неоновом круге», потому что я попросила Джерому взять ее. Мы с ней встретились, когда она жила в городе. Ходили в одну группу, так, Пенс?
– Да, – пропищала Пенни. Она смотрела на свои руки, которые были так крепко стиснуты на коленях, что побелели костяшки. – В группу Святого имени Марии.
