Верно, однако хреновина уже расползлась футов на двадцать и продолжала расширяться, когда выбросила дюжину маленьких парашютов, которые удерживали ее в воздухе, в то время как она все выстреливала яркие фонтаны искр и взрывающиеся огненные шары. Возможно, наш фейерверк уступал шоу Массимо в целом, но «Прекрасную джонку» точно переплюнул. И, разумеется, зрители видели его последним. А именно последнее запоминается лучше всего.
Мама заметила, как Массимо смотрят на небо. Они стояли с отвисшими челюстями, напоминавшими сорванные с петель двери, и выглядели полными идиотами. Тут мама пустилась в пляс. Бен Аффликт, похоже, напрочь забыл про трубу, которую держал в руке.
«Мы их сделали! – крикнула мама, потрясая кулаками. – Наконец-то сделали, Олден! Посмотри на них! Они знают, что проиграли, а это стоит каждого гребаного потраченного цента».
Она хотела, чтобы я поплясал с ней, но я кое-что заметил, и мне это определенно не понравилось: ветер толкал летающую тарелку на восток, через озеро. К «Двенадцати соснам».
Пол Массимо тоже это заметил и ткнул в меня пальцем, словно говоря: «Ты эту хрень запустил, ты и сажай, пока она еще над водой».
Только я, разумеется, не мог ее посадить, а тем временем эта чертова махина все раздувалась, выстреливая ракеты, грохоча взрывами, выплевывая фонтаны искр. Потом – я понятия не имел, что такое случится, потому что Джонни «Сверкающая Тропа» показывал мне немое видео – заиграла музыка. Пять нот, снова и снова: ду-ди-ду-дам-ди. Те самые, что издавал космический корабль в «Близких контактах третьей степени». И под эти звуки, тудли-дун и тудли-дин, чертову летающую тарелку охватил огонь. Я не знаю, случайность ли это или так и планировалось с самого начала. Парашюты, удерживавшие ее в воздухе, тоже загорелись, и она начала падать. Сначала я думал, что она рухнет прежде, чем окажется над сушей, может, на плот Массимо, и это был бы не самый худший вариант. Да только налетел особо сильный порыв ветра, словно Матери-Природе надоели эти Массимо. А может, старушку достала гребаная труба.
Вы знаете, откуда взялось название их усадьбы, и сосны эти почти засохли. Две высились по бокам длинного переднего крыльца, и на них рухнул наш «БК-4». Деревья мгновенно вспыхнули и превратились в факелы вроде тех, что стояли на краю причала Массимо, только побольше. Сначала занялись иголки, потом ветки, потом стволы. Массимо разбегались в разные стороны, словно муравьи из потревоженного муравейника. Горящая ветка упала на крышу крыльца, и очень скоро та заполыхала. И все это время не смолкала музыка: ду-ди-ду-дам-ди.
Космический корабль развалился на две части. Одна упала на лужайку, не причинив особого вреда, зато вторая – на крышу особняка, выстреливая последние ракеты. Одна влетела в окно верхнего этажа и по пути подожгла занавески.
Мама повернулась ко мне и сказала: «Выглядит паршиво».
«Да, – согласился я. – Весьма паршиво».
«Наверное, тебе лучше вызвать пожарную машину, Олден, – предложила она. – Пожалуй, даже две или три, иначе лес на той стороне озера выгорит до границы округа Касл».
Я уже повернулся, чтобы бежать в дом за телефоном, когда она схватила меня за руку. И ее губы изгибались в улыбке.
«Прежде чем уйдешь, взгляни на это».
Она указала на другой берег. К тому времени пылал весь дом, и я без труда разглядел предмет, привлекший ее внимание. Причал уже полностью опустел, но одна вещица на нем осталась: чертова труба.
«Скажи им, что это моя идея, – попросила мама. – Я сяду в тюрьму, но мне плевать. Зато мы заткнули эту долбаную железяку».
Слушай, Арделл, могу я выпить воды? В горле сухо, как в пустыне Сахара.
Патрульная Бенуа принесла Олдену стакан воды. Она и Энди Клаттербак смотрели, как он пьет – долговязый мужчина с редкими седеющими волосами, в чиносах и полосатой футболке. Лицо Олдена осунулось от недосыпа и несварения желудка, вызванного шестидесятиградусной «Лунной тряской».
– По крайней мере, никто не пострадал, – заключил Олден. – Я рад. И мы не сожгли лес. Это тоже меня радует.
– Вам повезло, что ветер стих, – заметил Энди.
– И что пожарные из всех трех городов были наготове, – добавила Арделл. – Конечно, Четвертого июля для них это обычное дело, потому что какие-нибудь дураки обязательно запускают пьяные фейерверки.
– Виноват только я, – повторил Олден. – Я просто хочу, чтобы вы это поняли. Я купил эту чертову хреновину, я ее поджег. Мама не имеет к этому никакого отношения. – Он помолчал. – Я надеюсь, Массимо это тоже понимает и не тронет маму. Сами знаете, у него есть СВЯЗИ.
– Эта семья проводит лето на озере Абенаки уже лет двадцать, если не больше, – сказал Энди. – И насколько мне известно, Пол Массимо – законопослушный бизнесмен.
– Ага, – кивнул Олден. – Совсем как Аль Капоне.
Патрульный Эллис постучал в стекло комнаты для допросов, указал на Энди, поднес руку к уху, показывая, что тому звонят. Энди вздохнул и вышел.
Арделл Бенуа смотрела на Олдена.
– Мне случалось сталкиваться с различными причудами, особенно после того как я пошла в полицию, но эта бьет все рекорды.
– Знаю. – Олден понурился. – И не оправдываюсь. – Тут он просиял. – Но шоу получилось отличное. Люди никогда его не забудут.
Арделл пренебрежительно фыркнула. Где-то вдалеке взвыла сирена.
Наконец Энди вернулся и сел. Поначалу молчал, глядя в никуда.
– Насчет мамы? – спросил Олден.
– Нет, это она звонила. Хотела поговорить с тобой, а когда я сказал, что ты занят, попросила тебе кое-что передать. Она звонила из ресторана «Лакис», где только что отлично позавтракала. Ее пригласил ваш сосед с того берега. По словам твоей мамы, он был в том самом фраке.
– Он ей угрожал? – воскликнул Олден. – Этот сукин сын…
– Сядь, Олден. Расслабься.
Олден медленно опустился на стул, по-прежнему сжимая кулаки. Эти большие кулаки вполне могли причинить вред, если хорошенько разозлить их обладателя.
– Холли также просила передать, что Массимо не будет выдвигать никаких обвинений. Он сказал, что две семьи втянулись в глупое состязание, а потому виноваты обе стороны. Твоя мать говорит, что мистер Массимо готов забыть прошлое.
Кадык Олдена ходил вверх-вниз, напомнив Арделл игрушку из далекого детства, «обезьянку на палке».
Энди наклонился вперед. Он вымученно улыбался, как бывает, когда человек не хочет улыбаться, но ничего не может с собой поделать.
– Она также передает, что мистер Массимо сожалеет о случившемся с остальными вашими фейерверками.
– С остальными? Я же сказал вам, что в этом году мы не покупали ничего, кроме…
– Молчи, когда я говорю. Я не хочу забыть оставшуюся часть послания. – Олден замолчал. С улицы донесся вой второй сирены, потом третьей. – Которые лежали на кухне. Тех фейерверков. Твоя мама сказала, что не следовало класть их так близко к дровяной плите. Ты ведь помнишь, как их туда положил?
