– Перестань и прими смерть как мужчина! – крикнул кто-то.
Оказавшись наверху, Трасдейл вдруг затих, но когда пастор Роулз приступил к чтению 51-го псалма, начал визжать. «Будто баба, которой сиську защемило отжимными валиками», – как потом выразился кто-то в «Игральных костях».
– Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, – читал Роулз громким голосом, стараясь перекричать вопли обреченного. – И по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое.
Увидев, что Хаус вытаскивает из-за пояса черный колпак, Трасдейл запыхтел, будто собака, и отчаянно замотал головой из стороны в сторону. Его волосы развевались. Хаус терпеливо водил колпаком за дергавшейся головой, будто наездник, желавший накинуть узду на норовистого жеребца.
– Дайте мне посмотреть на горы! – взмолился Трасдейл. Из его ноздрей текли сопли. – Я буду вести себя хорошо, только дайте посмотреть на горы в последний раз!
Но Хаус накинул ему на голову колпак и натянул до дрожавших плеч. Пастор Роулз монотонно продолжал чтение, и Трасдейл попытался сойти с люка. Баркли и Фишер силой вернули его на место.
– Давай, ковбой, прокатись! – раздался снизу чей-то крик.
– Говори «аминь», – велел Баркли пастору Роулзу. – Бога ради, скажи «аминь»!
– Аминь, – произнес пастор Роулз и отошел, с шумом захлопнув Библию.
Баркли кивнул Хаусу, и тот нажал рычаг. Смазанная балка ушла в сторону, и крышка люка опрокинулась вниз. За ней последовал Трасдейл. Послышался хруст шейных позвонков. Его ноги взбрыкнули почти до подбородка и безвольно повисли. Желтые капли упали на снег.
– Поделом тебе, ублюдок! – закричал отец Ребекки Клайн. – Сдох, будто обоссавшийся пес! Добро пожаловать в ад!
В толпе одобрительно захлопали.
Зрители не расходились, пока тело Трасдейла – черный колпак так и остался на его голове – не уложили в ту же повозку, в которой казненного привезли в город. Затем постепенно толпа рассосалась.
Баркли вернулся в тюрьму и опустился на койку в той самой камере, где прежде находился Трасдейл. Он просидел десять минут. На морозном воздухе изо рта вырывались клубы пара. Он знал, чего ждет, и наконец дождался. Успел подхватить ведерко, в котором накануне принес Трасдейлу пиво, и его вырвало. Потом Баркли прошел к себе в кабинет и затопил печь.
Восемь часов спустя он по-прежнему сидел там и пытался читать книгу, когда пришел Абель Хайнс.
– Тебе надо пройти в морг, Отис. Я хочу тебе кое-что показать.
– Что?
– Нет. Ты должен сам это увидеть.
Они направились в здание, где располагались «Погребальные услуги Хайнса». В задней комнате на холодном столе лежал раздетый догола Трасдейл. Пахло химикатами и калом.
– При такой смерти люди всегда обделываются. Даже те, кто уходит с гордо поднятой головой. Это от них не зависит. Сфинктер не держит.
– И?..
– Подойди сюда. Думаю, что при твоем ремесле ты видел кое-что похуже обделанных порток.
Они лежали на полу, почти вывернутые наизнанку. Среди кала что-то поблескивало. Баркли наклонился поближе – это был серебряный доллар. Он вытащил его из кучи.
– Не понимаю, – признался Хайнс. – Этот сукин сын сидел под замком почти месяц.
В углу стоял стул. Баркли тяжело опустился на него, и стул скрипнул.
– Наверное, он успел проглотить его, когда увидел наши фонари. А потом всякий раз, когда тот выходил, очищал его и снова проглатывал.
Мужчины посмотрели друг на друга.
– А ты ему поверил, – наконец произнес Хайнс.
– Свалял дурака, что тут скажешь.
– Может, это больше характеризует тебя, чем его.
– Он до последнего твердил, что невиновен. Наверное, и у престола Господня будет стоять на своем.
– Да, – согласился Хайнс.
– Я не понимаю. Его ждала виселица. Его бы все равно повесили. А ты понимаешь?
– Я даже не понимаю, почему солнце встает. И что ты будешь делать с этой монетой? Вернешь родителям девочки? Может, лучше этого не делать, потому что… – Хайнс пожал плечами.
Потому что Клайны знали с самого начала. И все в городе знали с самого начала. Не знал только он один. Дурак, конечно.
– Я не знаю, как с ней поступлю, – сказал Баркли.
Порыв ветра донес звуки пения. Пели в церкви. Это был гимн, прославляющий Бога.
Посвящается Элмору Леонарду
Перевод С. Алукард
Я пишу стихи с двенадцати лет, когда впервые влюбился (в седьмом классе). С тех пор написал сотни стихотворений, почти всегда – на клочках бумаги или в наполовину исписанных тетрадях, а опубликовал из них всего с полдюжины. Большинство моих творений распихано по разным ящикам, бог знает где – я не знаю. И тому есть причина: не такой уж я хороший поэт. Это не рекламный трюк и не кокетство, а правда. Если у меня действительно получается что-то, что мне нравится, то в большинстве случаев по чистой случайности.
Основная причина включения этого произведения в сборник состоит в том, что оно (как и второе стихотворение) представляет собой скорее повествование, нежели лирику. Первый вариант – давным-давно утерянный, как и наброски рассказа, впоследствии превратившегося в «Милю 81», – был написан мной еще в колледже под огромным влиянием драматических монологов Роберта Браунинга, особенно «Моей последней герцогини». (Другая поэма Браунинга, «Чайлд Роланд к Темной Башне пришел», легла в основу серии романов, хорошо знакомых многим моим верным читателям.) Если вы читали Браунинга, то, возможно, слышите его голос, а не мой. Если нет – прекрасно. По сути своей это такая же история, как и любая другая, и это значит, что она должна развлекать и доставлять удовольствие, а не служить предметом исследования.
Мой друг Джимми Смит читал первый утерянный вариант на «Поэтическом часе» в Университете Мэна как-то днем во вторник в 1968 или 1969 году, и произведение получило хороший прием. Почему бы и нет? Он вложил в исполнение всю душу, едва ли не пел. А людей всегда захватывает хороший сюжет, будь он преподан в стихах или в прозе. Сюжет же оказался удачным, особенно учитывая его формат, что дало мне возможность удалить банальные описания. Осенью 2008 года я вспомнил декламацию Джимми, а поскольку у меня выдалась творческая пауза, то решил постараться воссоздать поэму. Результат перед вами. Не могу с уверенностью сказать, насколько он соответствует первоначальному варианту.
Джимми, я надеюсь, что ты где-то есть, и тебе попались на глаза эти строки. В тот день ты произвел настоящий фурор.
* * *
Если хочешь услышать меня, угощать начинай,
