Чад закурил новую сигарету. Нора попросила:
– Дай затянуться.
– Норри, ты не курила уже пять…
– Я сказала, дай.
Он протянул ей сигарету. Она глубоко затянулась и, закашлявшись, выпустила дым.
Затем закончила рассказ.
В ту ночь она долго не могла уснуть и лежала с открытыми глазами, не сомневаясь, что Чад уже спит. А почему нет? Они приняли решение. Она скажет Уинни, что отказывается, и больше об этом никогда не заговорит. Решение принято, и сну ничто не мешает.
И все же Нора ничуть не удивилась, когда Чад повернулся к ней и произнес:
– Я никак не могу выкинуть это из головы.
Как и она сама.
– Знаешь, я бы могла на такое пойти. Ради нас. Если бы…
Их лица были так близко, что они чувствовали дыхание друг друга. Два часа ночи.
Самое время для заговорщиков, подумала она.
– Если бы что?
– Если бы не боялась, что это пятно отравит нам всю дальнейшую жизнь. Есть пятна, которые невозможно смыть.
– Это спорный вопрос, Нора. Мы приняли решение. Изобразишь завтра Сару Пэйлин и скажешь ему: спасибо, не надо. Нам не нужен этот мост в никуда. Я найду способ закончить книгу и без его безумной идеи с деньгами.
– Как? Когда снова останешься без работы? Сомневаюсь.
– Мы приняли решение. Он просто псих. И точка.
Чад отвернулся.
Стало тихо. Слышалось только размеренное шарканье ног жившей над ними миссис Рестон, чью фотографию следовало поместить в энциклопедию для иллюстрации статьи «Бессонница». Где-то вдалеке, на южных окраинах Бруклина, выла сирена.
Через пятнадцать минут Чад произнес, обращаясь к тумбочке и часам с цифровым табло, показывавшим 2.17:
– К тому же нам придется ему поверить, а разве можно верить человеку, чье единственное желание в жизни – совершить грех?
– Но я ему верю, – ответила она. – А вот себе – нет. Спи, Чад. Тема закрыта.
– Ладно, – согласился он. – Как скажешь.
На часах было 2.26, когда она заговорила снова:
– Это можно было бы сделать. В этом я уверена. Я могла бы перекрасить волосы. Надеть шляпу. Само собой, темные очки. Значит, день должен быть ясным. И нужен путь отхода.
– Ты что, серьезно…
– Я не знаю. Двести тысяч долларов! За такую сумму мне придется работать почти три года, а после налогов и выплат ненасытным банкам почти ничего не останется. Нам ли это не знать!
Она немного помолчала, глядя в потолок, над которым миссис Рестон неспешно наматывала свои бесконечные мили.
– А страховка! – не выдержала она. – Ты знаешь, что у нас со страховкой? Ничего!
– У нас есть страховка.
– Ладно, почти ничего. А если ты попадешь под машину? Или у меня обнаружат кисту яичника?
– У нас хорошая страховка.
– Все так говорят, и все при этом знают, что тебя обязательно кинут, если дело дойдет до выплат. А с этим нам ничего бы не было страшно. Вот что не выходит у меня из головы. Нам ничего бы… не было… страшно!
– По сравнению с двумя сотнями тысяч, то, что я рассчитывал получить за книгу, кажется весьма скромной суммой. Так зачем вообще ее писать?
– Затем, что это разовое поступление. А книга была бы чистой.
– Чистой? Ты считаешь, что это сделает книгу чистой? – Он повернулся к ней лицом, чувствуя, что возбудился. Может, у всего и правда есть сексуальная подоплека. По крайней мере, с их стороны сделки.
– Ты думаешь, мне удастся еще раз найти место, как у Уинни? – Она злилась, хотя и сама не понимала, на него или на себя. Но это ничего не меняло. – В декабре мне исполнится тридцать шесть. Ты пригласишь меня в ресторан, а через неделю я получу свой главный подарок – извещение о просрочке платежа за машину.
– Ты обвиняешь меня…
– Нет. Я даже не обвиняю систему, которая заставляет нас и нам подобных бежать изо всех сил, чтобы просто остаться на месте. От обвинений толку нет. И я сказала Уинни правду: я не верю в грех. Но и оказаться в тюрьме тоже не хочу. – Она чувствовала, что к глазам подступают слезы. – И я никому не хочу причинять боль. Тем более…
– Тебе и не придется.
Он начал поворачиваться, но она схватила его за плечо.
– Если бы мы это сделали – если бы я это сделала, – то мы могли бы никогда в жизни потом об этом не вспоминать. Ни единого раза.
– Согласен.
Она потянулась к нему. В браках сделки скрепляет не рукопожатие. Это знали они оба.
Часы показывали 2.58, и Чад уже погружался в сон, когда она снова заговорила:
– У кого-нибудь из твоих знакомых есть камера? Потому что он хочет…
– Есть у Чарли Грина.
Потом установилась тишина. Только миссис Рестон продолжала расхаживать над ними туда и обратно. В полудреме Норе представилась женщина в пижамных штанах с шагомером на поясе. Она продолжала бесконечную прогулку, накручивая новые и новые мили между собой и зарей.
Нора уснула.
Следующий день. Кабинет Уинни.
– Итак? – спросил он.
Мать Норы редко ходила в церковь, но сама она каждый год посещала Летнюю библейскую школу, и ей это нравилось. Там были игры, песенки и истории на фланелевой доске. Впервые за много лет ей вдруг вспомнилась одна из таких историй.
– Мне ведь не придется причинять сильную боль… ну, вы понимаете кому… чтобы получить деньги? – спросила она. – Я хочу сразу прояснить этот момент.
– Нет, но я рассчитываю увидеть кровь. Позвольте мне прояснить это. Я хочу, чтобы вы нанесли удар кулаком, и разбитой губы или носа будет вполне достаточно.
В той истории, рассказанной в лагере, учитель прикрепил к доске гору. Потом Иисуса и мужчину с рогами. Учитель рассказал, что дьявол забрал Иисуса на гору и показал ему оттуда все города на свете. Ты можешь забрать из этих городов все, что пожелаешь, сказал дьявол. Все сокровища мира. А для этого нужно только склониться предо мной и поклоняться мне. Но Иисус оказался крепким парнем. И сказал: Иди прочь, Сатана.
– Итак? – снова спросил Уинни.
– Грех, – задумчиво произнесла она. – Вот что у вас на уме.
– Грех ради самого греха. Намеренно спланированный и совершенный. Неужели эта идея вас не увлекает?
– Нет, – ответила она, глядя на хмурившиеся сверху книжные полки.
Уинни немного помолчал и спросил в третий раз:
– Итак?
– А если меня поймают, я все равно получу деньги?
