Они просмотрели запись дважды, в полном молчании. Она длилась около тридцати секунд. Примерно по шесть тысяч шестьсот долларов за секунду. Нора подсчитала, когда смотрела пленку вместе с Чадом.
После второго раза он остановил просмотр. Она показала, как вынимается маленькая кассета.
– Она ваша. А камеру надо вернуть владельцу, который одолжил ее моему мужу.
– Я понимаю. – Его глаза блестели. Похоже, он действительно получил то, за что заплатил. То, чего хотел. Немыслимо. – Я попрошу миссис Грейнджер купить мне другую для последующих просмотров. А может, эту услугу окажете мне вы?
– Нет, не окажу. Больше вы меня не увидите.
– Ясно. – Он не удивился. – Хорошо. Но позвольте дать вам совет… возможно, вам имеет смысл найти другую работу. Чтобы никого не удивляло, откуда у вас деньги на оплату счетов. Говорю об этом ради вашего же блага, дорогая.
– Не сомневаюсь. – Она отсоединила шнур и убрала в пакет с камерой.
– И я бы не торопился с отъездом в Вермонт.
– Мне не нужны ваши советы. Я чувствую себя грязной, и виноваты в этом вы.
– Наверное, так и есть. Но вас никогда не поймают, и никто ни о чем не узнает. – Правая сторона его рта оставалась неподвижной, а левая чуть приподнялась, видимо, в улыбке, отчего рот под крупным крючковатым носом изогнулся буквой S. Его речь в тот день была удивительно четкой. Она это запомнит и не раз потом будет удивляться. Как будто то, что он называл грехом, на деле оказалось лекарством. – И… скажите, Нора, неужели чувствовать себя грязной так уж плохо?
Она не знала, что на это ответить. Что, по сути, и было ответом.
– Я спрашиваю потому, – пояснил он, – что, когда вы прокручивали пленку второй раз, я смотрел не на экран, а на вас.
Она взяла пакет с видеокамерой Чарли Грина и направилась к двери.
– Всего доброго, Уинни. В следующий раз наймите и настоящего физиотерапевта, и сиделку. На деньги, оставленные вашим отцом, вы можете себе это позволить. И присмотрите за пленкой. Ради нашего общего блага.
– По этой записи вас невозможно опознать, дорогая. Но даже если бы и можно было, кому это надо? – Он пожал плечами. – В конце концов, на ней же заснято не изнасилование или убийство.
Она задержалась в дверях – ей хотелось уйти, но ее по-прежнему разбирало любопытство.
– Уинни, а как вы собираетесь уладить случившееся со своим Богом?
Он хмыкнул:
– Если уж это удалось такому грешнику, как Симон, впоследствии ставшему Петром, и он даже основал Римско-католическую церковь, то со мной, надеюсь, все будет в порядке.
– Это так, но разве святой Петр сохранял запись, чтобы смотреть холодными зимними вечерами?
Он не нашелся что ответить, и Нора поспешно ушла. Эта победа была маленькой, но очень приятной.
Через неделю он позвонил ей домой и пригласил продолжить у него работу, по крайней мере, до их с Чадом отъезда в Вермонт.
– Я скучаю по вашему обществу, Нора.
Она промолчала.
Он продолжил, уже тише:
– Мы могли бы вместе смотреть эту пленку. Разве вам не хочется? Неужели не хочется посмотреть ее снова, хоть разок?
– Нет, – ответила она и повесила трубку. Двинулась на кухню, чтобы приготовить чай, но внезапно почувствовала тошноту. Присела в углу гостиной и, обхватив колени, уперлась в них лбом. Она ждала, когда приступ тошноты пройдет. И он прошел.
Нора устроилась сиделкой к миссис Рестон. Работала она всего двадцать часов в неделю и получала несравненно меньше, чем у преподобного Уинстона, но проблем с деньгами теперь не было, а с пациенткой их разделял всего один лестничный пролет. По счастью, миссис Рестон, страдавшая от диабета и некоторых проблем с сердцем, оказалась милой пустышкой. Правда, иногда, особенно во время ее бесконечных рассказов о покойном муже, у Норы так и чесалась рука залепить ей пощечину.
Чад по-прежнему числился в списках подменяющих учителей, но на замену стал соглашаться гораздо реже. Каждый уик-энд он посвящал шесть освободившихся часов работе над «Жизнью вне цивилизации», и рукопись начала обрастать новыми страницами.
Пару раз он спрашивал себя, не стал ли писать хуже – менее живо, – чем до того дня с видеокамерой, но решил, что этот вопрос вызвали ложные предрассудки о неотвратимости расплаты, которые ему в детстве вбили в голову. Совсем как кусочки попкорна, что застревают в зубах.
Через двенадцать дней после случившегося в парке к ним в квартиру постучали. Нора открыла дверь и увидела полицейского.
– Да?
– Вы Нора Каллахэн?
Она спокойно подумала: Я во всем признаюсь, а когда власти поступят со мной так, как сочтут нужным, отправлюсь к матери мальчика, подставлю лицо и скажу: «Ударьте меня со всей силы, мамаша. Нам обеим станет легче».
– Да, миссис Каллахэн – это я.
– Мэм, я здесь по просьбе отделения Уолтера Уитмена Бруклинской публичной библиотеки. У вас есть четыре книги, которые вы должны были вернуть почти два месяца назад, и одна из них весьма ценная. Кажется, книга по искусству. Ограниченный тираж.
Она вытаращила глаза, потом расхохоталась:
– Так вы библиотечный полицейский?
Он попытался сохранить серьезное выражение лица, но не выдержал и тоже засмеялся:
– Сегодня, наверное, да. Значит, у вас есть эти книги?
– Есть. Я совсем про них забыла. Вы не проводите женщину до библиотеки, полисмен… – она посмотрела на жетон с фамилией, – Абромович?
– Сочту за честь. И не забудьте чековую книжку.
– Возможно, там примут мою «Визу».
– Наверняка, – улыбнулся он.
Той же ночью в постели.
– Ударь меня! – Как будто они не занимались любовью, а участвовали в ночном кошмаре с избиением.
– Нет.
Она сидела на нем верхом, что делало его легкой мишенью. Звук пощечины был похож на хлопок пневматического ружья.
– Ударь меня! Ударь…
Чад не думая нанес ответный удар. Она залилась слезами, но он чувствовал, как возбуждается под тяжестью ее тела. Отлично!
– А теперь возьми меня.
Он взял. На улице завыла автомобильная сигнализация.
Они отправились в Вермонт в январе. Поехали на поезде. В Вермонте было очень красиво. Примерно в двадцати милях от Монпелье был дом, который понравился им обоим. Он оказался лишь третьим из тех, что они посмотрели.
Агента по недвижимости звали Джоди Эндерс. Она была милой, но синяк вокруг правого глаза Норы постоянно притягивал ее взгляд. Наконец Нора сказала со смущенной улыбкой:
– Я поскользнулась на льду, когда садилась в такси. Видели бы вы меня на прошлой неделе. Хоть прямиком на плакат про домашнее насилие.
