Предположение, что улыбка предназначалась именно ей, было вполне естественным, но она ошибалась. Билл смотрит на жену и трех взрослых детей – они кажутся ему ужасно высокими, обладающими нечеловечески хорошим здоровьем существами, что населяют мир, который он сейчас покидает, – и чувствует, как уходит боль, не перестававшая мучить его последние полтора года. Выливается, будто помои из ведра. И он улыбается.
С уходом боли в теле мало что осталось. Билл чувствует себя легким как пушинка. Жена берет его за руку, тянется к нему из своего заоблачного здорового мира. Оставшиеся силы он расходует на то, чтобы сжать ее пальцы. Она наклоняется. И собирается его поцеловать.
Но прежде чем она успевает коснуться губами его щеки, у него перед глазами возникает дыра. Она не черная, а белая. Дыра расширяется и поглощает тот единственный мир, который он знал с 1956 года, с появления на свет в маленькой больнице округа Хемингфорд, штат Небраска. В последний год Билл много читал о переходе от жизни к смерти (он делал это на своем компьютере и всегда тщательно удалял историю посещений сайтов, чтобы не расстраивать Линн, стойко излучавшую неувядаемый оптимизм). Хотя большинство прочитанного показалось ему полной чушью, но так называемый феномен «белого света» представлялся вполне правдоподобным. С одной стороны, о нем сообщалось во всех культурах. С другой – возможность такого явления допускалась наукой. Согласно одной теории, белый свет мог являться результатом внезапного прекращения подачи крови к мозгу. Более изящная теория утверждала, что мозг выполняет последнее глобальное сканирование, пытаясь извлечь из памяти опыт, сопоставимый с умиранием.
А может, это не что иное, как прощальный фейерверк.
Как бы то ни было, Билл Эндрюс сейчас наблюдает как раз такое явление. Белый свет поглощает родных и просторную комнату, из которой служащие морга вскоре увезут его бездыханное тело, накрытое простыней. В своих изысканиях он узнал про аббревиатуру ПВ, означавшую «предсмертные видения». Во многих случаях околосмертных переживаний белый свет превращается в тоннель, в конце которого умирающего ждут уже усопшие родственники или друзья, а может, ангелы, или Иисус, или еще какое-нибудь благодетельное божество.
Билл не рассчитывает на торжественный прием. Он ждет, что прощальный фейерверк растворится в темноте забвения, но этого не происходит. Когда яркий свет тускнеет, он не оказывается ни в раю, ни в преисподней. Он в прихожей. Наверное, ее вполне можно было бы принять за чистилище, окажись она бесконечной; стены окрашены в казенный зеленый цвет, а пол покрыт старой истертой плиткой. Прихожая упирается в дверь с табличкой «АЙЗЕК ХАРРИС, УПРАВЛЯЮЩИЙ», и до этой двери всего двадцать футов.
Какое-то время Билл стоит и оглядывает себя. На нем пижама, в которой он умер (по крайней мере, он полагает, что умер), и он босиком, но никаких последствий рака, который сначала попробовал его тело на вкус, а потом оставил только кожу да кости, нет и в помине. Он видит, что снова весит порядка ста двадцати фунтов – его оптимальная форма (понятно, что с небольшим животиком), – как до болезни. Он ощупывает свои ягодицы и поясницу. Никаких пролежней. Замечательно. Он делает глубокий вдох и выдыхает без кашля. Просто отлично!
Билл идет по прихожей. Слева висит огнетушитель с необычной надписью: «Лучше поздно, чем никогда!» Справа – доска объявлений. К ней приколоты старые фотографии с неровными краями. Над ними крупными буквами выведено от руки: «КОРПОРАТИВНЫЙ ПРАЗДНИК 1956 ГОДА! ОТЛИЧНО ОТДОХНУЛИ!»
Билл разглядывает фотографии, на которых изображены начальники, секретарши, рядовые сотрудники и стайка веселящихся детей. Какие-то парни следят за барбекю (на одном из них красуется непременный поварской колпак), молодежь обоих полов играет в «подковки» и волейбол, купается в озере. На мужчинах – плавки, которые спустя полвека выглядят почти неприлично короткими и тесными, но почти все мужчины подтянуты, и лишь у нескольких есть животик. В пятидесятых было модно держать себя в форме, думает Билл. На девушках – старомодные цельные купальники с бретельками а-ля Эстер Уильямс, в которых женщины выглядят так, будто вместо ягодиц у них между спиной и бедрами есть просто выпуклость. Отдыхающие едят хот-доги. Пьют пиво. Похоже, все и правда веселятся по полной.
На одной фотографии отец Ричи Блэнкмора вручает Эннмари Уинклер поджаренное маршмеллоу. Но это просто невозможно, потому что отец Ричи работал водителем грузовика и в жизни не посещал корпоративных праздников. Эннмари была девушкой Билла в колледже. На другом снимке он видит Бобби Тисдейла – они учились в одной группе в колледже в начале семидесятых. Бобби, который любил называть себя «Умником Тизом», умер от сердечного приступа, не дожив до сорока. Скорее всего, к 1956 году он уже родился на свет, но ходил в детский сад или учился в первом классе – и никак не мог пить пиво на берегу какого-то там озера. На фото Умнику на вид лет двадцать, то есть столько же, сколько было в колледже, когда он учился с Биллом. На третьей фотографии мама Эдди Скарпони играет в волейбол. Эдди стал лучшим другом Билла, когда его семья переехала из Небраски в Парамус, штат Нью-Джерси, а Джина Скарпони – однажды он увидел, как она загорает во внутреннем дворике своего дома в одних белых просвечивающих трусиках – стала одной из любимых фантазий Билла на этапе осваивания мастурбации.
Парень в поварском колпаке – Рональд Рейган.
Билл пристально вглядывается в черно-белую фотографию, почти касаясь ее носом, – и последние сомнения исчезают. Сороковой президент Соединенных Штатов переворачивает гамбургеры на корпоративном пикнике.
Что же это за фирма?
И куда он попал?
Эйфория, охватившая его, когда он понял, что снова здоров и не чувствует боли, постепенно улетучивается. И уступает место растущему чувству тревоги. То, что на фотографиях есть знакомые лица, сбивает с толку, а то, что большинства присутствующих он не знает, лишь усиливает смятение. Он оборачивается и видит ступеньки, ведущие к еще одной двери. На ней большими красными буквами выведено слово «ЗАПЕРТО». Значит, остается только кабинет мистера Харриса. Он шагает к нему и, чуть помедлив, стучит.
– Открыто.
Билл входит. Возле стола, заваленного бумагами, стоит мужчина в мешковатых брюках на подтяжках. Прилизанные каштановые волосы расчесаны на прямой пробор. На носу – очки без оправы. Стены увешаны транспортными накладными и старыми вырезками со смазливыми красотками – Билл невольно вспоминает об автотранспортной компании, в которой трудился отец Ричи Блэнкмора. Билл заходил туда пару раз с Ричи, и диспетчерская там выглядела точно так же.
Судя по календарю на стене, сейчас март 1911 года – ничуть не лучше 1956-го. По обе стороны от входа есть по одной двери. Окон нет, но с потолка свисает стеклянная трубка, под которой стоит бельевая корзина. Корзина заполнена желтыми листками, похожими на счета. А может, это памятки. Перед письменным столом – стул, на котором возвышается стопка папок.
– Билл Андерсон, если не ошибаюсь? – Мужчина проходит за стол и садится. Руки он не протягивает.
