– Эндрюс.
– Ну да. А я – Харрис. Вот мы и встретились снова, Эндрюс.
Учитывая исследования Билла на предмет смерти, в этих словах кроется смысл. Он чувствует облегчение. Если, конечно, его не ждет превращение в навозного жука.
– Так это реинкарнация? В этом все дело?
Айзек Харрис вздыхает.
– Вы все время задаете этот вопрос, и я все время отвечаю: не совсем.
– Но я умер?
– Вы чувствуете себя мертвым?
– Нет, но я видел белый свет.
– Ах да, знаменитый белый свет. Вы были там, а теперь вы здесь. Одну минутку.
Харрис копается в бумагах на столе, не находит нужной и начинает искать в ящиках. Вытаскивает несколько папок и выбирает одну. Открывает, просматривает пару страниц и кивает.
– Просто освежаю память. Инвестиционный банкир, верно?
– Да.
– Жена и трое детей? Два сына и дочь?
– Все верно.
– Прошу прощения. У меня пара сотен странников, и всех трудно упомнить. Я уже давно собираюсь навести порядок в папках, но этим должна заниматься секретарша, а раз они мне ее не предоставили…
– Кто они?
– Понятия не имею. Вся связь осуществляется через пневмопочту. – Он стучит по трубке. Она покачивается, снова замирает. – Работает на сжатом воздухе. Последнее слово техники.
Билл берет папки со стула для посетителей и вопросительно смотрит на хозяина кабинета.
– Положите на пол, – говорит Харрис. – Пока сойдет. На днях обязательно наведу порядок. Если, конечно, дни существуют. Наверное, должны существовать – и ночи тоже, – но кто знает, как оно на самом деле? Сами видите, окон тут нет. Часов тоже.
Билл садится.
– Но если это не реинкарнация, то зачем называть меня странником?
Харрис откидывается на спинку стула и закладывает руки за голову. Смотрит на пневмопочту, которая некогда наверняка являлась последним словом техники. Скажем, в 1911 году, хотя Билл допускает, что она могла использоваться и в 1956-м.
Харрис качает головой и недовольно хмыкает.
– Если бы вы только знали, какими все вы становитесь назойливыми. Судя по папке, это наша пятнадцатая встреча.
– Но я в жизни здесь не был, – возражает Билл. И, подумав, добавляет: – Правда, это не моя жизнь, верно? Это моя загробная жизнь.
– Вообще-то эта жизнь моя. Это вы здесь странник. Вы и другие придурки, которые ходят туда-сюда. Вы выберете одну из дверей и уйдете. А я останусь. Здесь нет туалета, потому что мне больше не нужно справлять нужду. Нет спальни, потому что больше не нужно спать. Я занимаюсь только тем, что сижу и принимаю всяких приходящих болванов. Вы появляетесь, задаете одни и те же вопросы, а я даю одни и те же ответы. Вот такая у меня загробная жизнь. Нравится?
Билл, который в ходе своих изысканий неплохо поднаторел в богословских постулатах, решает, что мысль, посетившая его в прихожей, была верной.
– Вы говорите о чистилище.
– Именно. Вопрос только в том, сколько я здесь еще пробуду. Должен признаться, что, если меня не переведут, я наверняка съеду с катушек, хотя сомневаюсь, что такое в принципе возможно, раз мне не нужны ни сортир, ни кровать. Я знаю, что мое имя вам ни о чем не говорит, но мы уже это обсуждали раньше – не каждый раз, но неоднократно. – Он машет рукой с такой силой, что приколотые к стене листки трепещут. – Это и есть – или был, уж не знаю, как правильно – мой офис при жизни.
– В тысяча девятьсот одиннадцатом?
– В нем самом. Я бы спросил вас, Билл, известно ли вам, что такое «платье-рубашка», но поскольку я знаю, что не известно, скажу: это женская блузка на пуговицах, напоминающая рубашку. На рубеже веков мы с моим партнером Максом Блэнком владели фирмой по пошиву таких блузок. Бизнес прибыльный, но вот работницы – настоящий геморрой. Так и норовили сбежать покурить, а главное – воровали продукцию, которую выносили в сумках или под юбками. Поэтому мы запирали все двери, чтобы они не могли выйти на улицу, пока смена не кончится, а на выходе обыскивали их. Короче говоря, однажды там случился пожар. Мы с Максом спаслись, добравшись по крыше до пожарной лестницы. А многим женщинам не повезло. Хотя, если разобраться, они сами во всем виноваты. Курить было категорически запрещено, а большинство все равно курили, и пожар начался от непотушенной сигареты. Так сказал начальник пожарной охраны. Нас с Максом судили за непредумышленное убийство, но, хвала Господу, оправдали.
Билл вспоминает висящий в прихожей огнетушитель с надписью «Лучше поздно, чем никогда» и думает: На повторном слушании дела, мистер Харрис, вас признали виновным, иначе вы бы тут не сидели.
– И сколько погибло женщин?
– Сто сорок шесть, – говорит Харрис, – и мне жалко всех до единой, мистер Андерсон.
Билл не поправляет его. Всего двадцать минут назад он умирал в собственной постели, а сейчас потрясен историей, о которой раньше никогда не слышал. По крайней мере, так ему кажется.
– Вскоре после того как мы с Максом спрыгнули с пожарной лестницы, женщины буквально ее облепили. И чертова лестница не выдержала тяжести. Она оторвалась и упала, увлекая за собой с высоты в сотню футов на булыжник пару дюжин женщин. Они все погибли. Еще сорок выпрыгнули из окон девятого и десятого этажей. Некоторые горели. Все они тоже умерли. Пожарные натянули внизу спасательную сетку, но они ее прорывали и разбивались о землю, будто банки с кровью. Жуткое зрелище, мистер Андерсон, действительно жуткое. Кое-кто прыгал в шахты лифтов, но большинство… просто… сгорели заживо.
– Как одиннадцатое сентября, только жертв поменьше.
– Вы всегда это говорите.
– И теперь вы сидите тут.
– Верно. Иногда я задаюсь вопросом, сколько еще мужчин так же сидят в кабинетах. И женщин. Я уверен, что женщины тоже есть. Я всегда придерживался передовых взглядов и не вижу причин, почему женщины не могут занимать, причем работая весьма успешно, низшие руководящие должности. Мы все отвечаем на одни и те же вопросы и занимаемся одними и теми же странниками. Вы можете подумать, что нагрузка становится чуть меньше всякий раз, когда кто-то решает выбрать дверь справа, а не эту, – он показывает на дверь слева, – но нет. Нет! По трубопроводу прилетает новый контейнер – вжик! – и у меня появляется новый придурок взамен старого. А то и два. – Он наклоняется вперед и произносит с чувством: – Это дерьмо, а не работа, мистер Андерсон.
– Моя фамилия Эндрюс, – поправляет Билл. – И послушайте, мне жаль, что вы так это воспринимаете, но бога ради, вы же должны хоть как-то отвечать за свои поступки! Сто сорок шесть женщин! И двери-то заперли вы!
Харрис бьет кулаком по столу.
– Да они нас обирали дочиста! – Он берет папку и трясет ею. – И от кого я это слышу?! Ха! Чья бы корова мычала! «Голдман Сакс»! Мошенничество с ценными бумагами! Прибыли миллиарды, а налоги – с миллионов! Жалкие гроши! А пузырь на рынке недвижимости – это как? Доверие скольких клиентов вы обманули? Сколько людей потеряли все свои сбережения из-за вашей жадности и близорукости?
