В определенном смысле они отлично дополняли друг друга, по крайней мере, некоторое время: она была раскаленным металлом только что из горна, а он – в окружении книг в своей квартире – водой, которая его остужала.
Проблема возникла из-за книг. И из-за того, что он обозвал ее неграмотной сукой. Прежде он никогда в жизни не обзывал так женщин, но она вывела его из себя и взбесила так, как никто и никогда в жизни. Возможно, он и в самом деле посредственный преподаватель, как говорил Дон Оллман, и роман, который в нем жил, так и останется ненаписанным (словно зуб мудрости, который не вырастает, но и не может загнить, подцепить инфекцию и потребовать дорогого – и болезненного – лечения), однако книги он любил. Книги были его ахиллесовой пятой.
Она пришла взвинченная, что было нормально, и при этом донельзя расстроенная, чего он не понял, поскольку раньше с ней такого не случалось. К тому же он перечитывал повесть Джеймса Дикки «Избавление», вновь упиваясь мастерством, с которым Дикки сумел, по крайней мере, в этом произведении, передать прозой свою поэтическую чувственность. Он как раз подбирался к финалу, где несчастные байдарочники пытаются скрыть то, что сделали с ними и что сделали они сами. Он понятия не имел, что Эллен только что пришлось отчислить из команды Шону Дисон, что они сцепились в тренажерном зале на глазах у всей баскетбольной команды – и вдобавок мужской баскетбольной команды, ждавшей очереди потренироваться, хотя проку от их тренировок было мало, что Шона Дисон потом пошла на улицу, выбрала камень потяжелее и запустила им в лобовое стекло машины Эллен, за что ее наверняка отстранят от занятий, пусть даже временно. Он понятия не имел, что Эллен сейчас страшно переживает и винит во всем себя, потому что «вела себя не по-взрослому».
Он слышал эту фразу – «Я должна вести себя как взрослая» – и повторил: «Само собой», – раз пять или шесть, чем окончательно вывел из себя Эллен Сильверман. Она вырвала у него книгу и запустила через всю комнату со словами, которые продолжали звучать у него в ушах весь следующий месяц, проведенный в одиночестве:
– Почему ты не можешь читать на компьютере, как все нормальные люди?
– Она что, так и сказала? – не поверил Дон Оллман, и его слова вывели Уэсли из транса. До него вдруг дошло: он только что рассказал обо всем своему коллеге. Не собирался, но рассказал. И пути назад не было.
– Да. А я ответил, что это первое издание и его подарил мне отец, и обозвал ее неграмотной сукой.
Дон Оллман утратил дар речи и лишь смотрел на Уэсли.
– Она ушла, – с горечью продолжил тот. – И с тех пор мы с ней не виделись и не разговаривали.
– И ты даже не позвонил извиниться?
Уэсли пытался, но все время попадал на автоответчик. Он хотел съездить к ней – Эллен арендовала у колледжа дом, – но подумал, что она запросто может ткнуть ему вилкой в лицо… или еще в какое-нибудь место. Кроме того, он не считал, что один виноват в случившемся. Она не дала ему ни единого шанса. К тому же… она действительно была неграмотной или близко к этому. Она как-то призналась ему в постели, что единственной книгой, которую она прочитала ради удовольствия после приезда в Мур, была «Взобраться на вершину: двенадцать принципов достижения успеха» авторства Пэт Саммит, тренера женской баскетбольной команды Университета штата Теннесси. По телевизору она смотрела в основном спортивные каналы, а за деталями заинтересовавшей ее новости отправлялась на сайт «Драдж рипот». В компьютерах она разбиралась. Она высоко ценила беспроводную сеть Колледжа Мура (сеть действительно была превосходной, а не посредственной) и никуда не выходила без ноутбука на плече. На крышке была фотография профессиональной баскетболистки Тамики Кэтчингс: из рассеченной брови течет кровь, а внизу надпись: «Я ИГРАЮ КАК ДЕВЧОНКА».
Какое-то время Дон Оллман молчал, барабаня пальцами по узкой груди. Ноябрьский ветер гонял по внутреннему дворику сухие листья. Наконец Дон спросил:
– А эта штука как-то связана с уходом Эллен? – Он показал на новую электронную игрушку Уэсли. – Наверняка да, так ведь? Ты решил, что будешь читать на компьютере, как все люди. Зачем? Чтобы вернуть ее?
– Нет, – соврал Уэсли, поскольку не хотел говорить правду. Он и сам этого до конца не понимал, но желал задеть ее. А может, посмеяться над ней. Или что-то в этом роде. – Отнюдь. Я просто осваиваю новые технологии.
– Ну да, – хмыкнул Дон Оллман. – А я – новый поэт-лауреат.
* * *
Машина Уэсли была на стоянке «А», но он решил прогуляться две мили до дома пешком, что часто делал, когда хотел подумать. Он неторопливо шагал по Мур-авеню, сначала мимо студенческих клубов, потом жилых домов – из всех окон ревел рок и рэп, – а потом мимо баров и кулинарий, служивших системой жизнеобеспечения всех маленьких колледжей Америки. Здесь же располагался и книжный магазин, который специализировался на продаже подержанных книг и прошлогодних бестселлеров за полцены. Он выглядел неухоженным и заброшенным, да и покупатели сюда заглядывали редко.
Наверное, потому, что все читают дома с экрана компьютера, подумал Уэсли.
Под ногами шуршали сухие листья. Портфель бил Уэсли по колену. В портфеле лежали учебные тексты, книга, которую он сейчас читал для удовольствия («2666» Роберто Боланьо), и толстая записная книжка в переплете с красивой обложкой под мрамор. Это был подарок Эллен ему на день рождения.
– Сюда ты будешь записывать мысли для своей книги, – сказала она тогда.
Это было в июле, когда дела еще шли отлично и почти все разъехались из кампуса на каникулы. В толстой записной книжке было более двухсот страниц, но записи он сделал лишь на одной.
«МЫСЛИ ДЛЯ РОМАНА!» – было выведено печатными буквами наверху этой страницы.
Ниже он просто написал: Молодой человек узнает, что и отец, и мать имеют связь на стороне
И: Слепого от рождения молодого человека похищает его сумасшедший дед, который
И: Подросток влюбляется в мать своего лучшего друга и
Под этой записью имелась еще одна, сделанная вскоре после того, как Эллен запустила в него книгой и исчезла из его жизни:
Застенчивый, но любящий свое дело преподаватель небольшого колледжа и его спортивная, но малообразованная подруга ссорятся после
Наверное, это самое лучшее – писать о том, что знаешь по личному опыту, на этом сходились все эксперты, но он никак не мог себя заставить. Простой разговор с Доном, и тот дался нелегко. Даже тогда он не сумел быть честным до конца. И признаться, что ужасно хотел ее вернуть.
Когда Уэсли уже подходил к трехкомнатной квартире, которую он сам называл домом, а Дон Оллман – холостяцкой берлогой, его мысли обратились к студенту по фамилии Хендерсон. Как его звали – Ричард или Роберт? Уэсли не мог вспомнить, но причина, по которой мозг отказывался дать ответ, не имела ничего общего с причиной, мешавшей ему вдохнуть жизнь в намеченные сюжетные линии. А может, они имели общую природу. Он полагал, что корни всех этих проблем кроются в истерии, словно мозг фиксировал (или думал, что фиксирует) появление какого-то жуткого внутреннего зверя и сажал его под замок в клетку со стальной дверью. Было слышно, как зверь бьется и прыгает в ней, будто взбесившийся енот, готовый укусить каждого, кто к нему приблизится, но самого зверя видно не было.
