– Милая! Потом. Запишем, вызовем, сообщим. Потом.
– Девушку в операционную, – сказал врач, осмотрев Веру и Сашку, который к тому времени лежал совершенно безжизненно.
– Что?!! – с угрозой двинулся к доктору Бакшаров. – А парня?
– У нас дежурный хирург один, – оправдывался тот, – у девушки два ранения…
– Плевать я хотел на ее ранения! Мне парня спасайте!
– Вы не волнуйтесь, мы подготовим вашего…
– Слава, прекрати! – схватил его за руку Сергей.
– Пошел ты!.. – вырвался Бакшаров. – Сергей, лучше не трогай меня! Она сама выбрала. Она не человек уже! Я не дам из-за нее погибнуть Сашке, понял? Из двух смертей я выбираю ее. – Слава указал пальцем на Веру. – Ты понял? И попробуй мне помешать! Он нас, между прочим, выручал. Короче, док! – повернулся к доктору. – Если мой парень умрет, я вас всех перестреляю.
Видимо, в лице Бакшарова было столько боли и отчаяния, что доктор не обиделся, сочувственно вздохнул и крикнул дежурной:
– Света, звоните в другие отделения, вызывайте свободных хирургов.
Сашку положили на каталку, увезли. Сергей держал Веру за руку, на него без слез нельзя было смотреть. Слава чувствовал, что виноват, одновременно считал себя правым, он подошел к нему, извиняющимся тоном тихо сказал:
– Сергей… прости… Она…
– Да, да… Но я… Уйди.
Прикатили каталку, Сергей уложил на нее Веру, а Слава вышел в приемную, куда они ворвались. Зося звонила по телефону. Слава упал на банкетку, где только что лежал Сашка, вытянул ноги. Появился потерянный Сергей, достал сигареты. Вдруг и Славе жутко захотелось курить, он пробовал в подростковом возрасте – не понравилось. Не сиделось на месте, Бакшаров вдруг вспомнил!
– Сергей, я возьму машину? Надо съездить.
– Бери, – разрешил тот.
– Да, что с придурками? (Сергей не понял.) С ГИБДД?
– Нормально. Дал телефоны, сообщат сами. Штраф заплатил.
– Козлы! – презрительно сплюнул Бакшаров и вышел. К Сергею подошла Зося, заговорила робким голосом, Сергей отвечал машинально.
– Сергей… Я не приду на работу.
– Да, да, конечно. Отдыхай.
– Нет, я вообще не буду больше работать у тебя. Нельзя всю жизнь перебирать бумажки, даже если того требуют родные.
– Чем займешься?
– Не знаю… Саше понадобится помощь. Сейчас приедет папа, он договорится. Я буду пока с Сашей.
– Мужчина! – выглянула в окошко дежурная. – Здесь не курят.
Извинившись, Сергей шагнул за порог в холодную ночь.
Лада вскрикнула, всплеснула руками и прикрыла ладонями рот. До Бакшарова дошло: видок у него натурального людоеда, с ног до головы в крови.
– Не паникуй, со мной порядок. Ранен Сашка, ему делают операцию. Поехали.
Лада заметалась в поисках одежды. Приоткрылась штора, отделяющая соседнюю комнату, показалась сонная голова моложавой женщины. Голова замерла, произнеся одну букву: «Ааа…»
– Здрасьте, – кивнул Слава, запахивая куртку, а голова округляла глаза.
– Мама, это Слава Бакшаров, – бегая туда-сюда, представила Лада. – Я ухожу.
– А?.. – вымолвила голова под названьем «мама», да так ничего и не спросила.
Ехали без единого слова. Слава сосредоточился на дороге, а Лада сидела, отвернувшись от него. Тоска зеленая… В помещении перед приемной пожилой мужчина обнимал Зосю, целовал в голову. Отец, понял Бакшаров. Сергей сидел снаружи на ступеньках. Лада подошла к окну, отойдя от Славы, чтобы не разговаривать с ним, подумал он. Иногда высовывалась из окошка дежурная, окидывала взглядом компанию, словно опасаясь их всех. Потоптавшись, Бакшаров присоединился к Сергею.
Ночь. Огромное здание больницы нависло над ними, неприглядное, чужое. Там, внутри, Сашка… Черт, Слава не сказал врачу, что отдаст все, только бы жил парень, не сообразил. Он же совсем зеленый, красивый и… очень хороший человек, хотя и дурак набитый, влез, куда не просили. Сашка. С войны целым пришел, а тут… И обращался Слава к Всевышнему то с мольбами, то с угрозами: не выживет Сашка – ни в каких богов верить не будет. И никогда не простит себе…
А Сергей… Сергей разговорился, вначале как бы с собой, потом вся его жизнь легла перед Бакшаровым, а в ней – скука, неприкаянность, ошибки. Еще была Вера. Слава закурил, но осилил половину. Напиться бы!..
27. Конец с началом
Утром Сергей склонился над лежащей Верой, всматриваясь в открытые глаза, потерявшие свой необыкновенный цвет, став болотно-серыми. Они глядели как бы «оттуда», да и сама Вера, казалось, стремительно отдалялась. Она лежала без движений, почти не дыша, и Сергей не мог определить, видит она его или нет. В какой-то момент ее губы зашевелились, он наклонился ниже, прислушиваясь.
– Вера, ты хочешь что-то сказать? – спросил, стараясь не разрушить дрожащую тишину в палате.
Она опустила медленно веки, так же медленно подняла. Да, хочет. Он взял ее за руку. Холодные пальцы, безжизненные…
– Говори, я слушаю.
– Вещи… мои… Лиде… Жилье… пусть купит… Деньги в…
Сергей оглянулся на врача, тот наблюдал за ними.
– Что-нибудь… пожалуйста… пожалуйста… – просил Сергей.
Врач просто вышел. Глупо. Все заканчивается. Вера очнулась перед концом. Странно, Сергей умирал с ней вместе. Губы Веры продолжали шевелиться. Он стал на колени, подставил ухо к губам.
– Тебя… надо было… не убила… жаль…
– Меня как раз ты убила.
Вера с трудом повернула голову к нему. Вот теперь он точно уверен, она его видит, на лице замерзла улыбка. Сергей поцеловал ее в губы, она четко вдруг произнесла:
– Нет там ничего… Пустое пространство…
Он гладил ее по длинной шее, наблюдая, как мутнели глаза, все дальше и дальше пряча жизнь.
Сашке досталось. Ранение в живот само за себя говорит, но не было внутренних разрывов, в отличие от ранения Веры. Пуля застряла в тазобедренной кости. Повезло, однако в себя он не приходил.
– Выкарабкается, – обнадежил хирург, – молодой, здоровый, организм сильный. Даже инвалидом не будет, все хорошо.
Коридор больницы ночные посетители не покидали. Сергей у Веры, остальные не решались уйти, пережитые события держали их вместе. Но вот появился Сергей. «Что»? – встретил его Бакшаров немым вопросом.
– Умерла.
Сергей поспешил оказаться на улице, его душил больничный дух, возникла потребность побыть одному. Он глубоко вдохнул несколько раз, тряхнул головой, прогоняя усталость. В подобных случаях говорят: все кончено. Все? Да. Для Сергея тоже. Раньше жизнь текла по инерции, но существовали и проблески надежды, азарта, смысла. Теперь же будущее грезилось – никакое, безликое и никчемное, обремененное виной.
