– Быть добрым и великодушным дело стоящее, – сказал он. – Благие деяния не только возводят нам приют блаженства на небесах, но и приносят скорую награду здесь, на земле. По животу разливается золотое тепло, словно после глотка крепкой перцовки. Дух Божий облекает тебя в пиджак, мягкий, словно из верблюжьей шерсти. Я не всегда был хорошим человеком, Большой Джо Португалец. Я признаюсь в этом по доброй воле.
Большой Джо был прекрасно осведомлен об этом и без его признания.
– Я был плохим, – в экстазе продолжал Пилон, наслаждаясь своей речью. – Я лгал и воровал. Я предавался распутству. Я прелюбодействовал и поминал имя Божье всуе.
– И я тоже, – радостно вставил Большой Джо.
– А к чему это привело, Большой Джо Португалец? Меня томил страх. Я знал, что попаду в ад. Но теперь я вижу, что нет такого грешника, который не мог бы обрести прощения. Хотя я еще не побывал у исповеди, я чувствую, что перемена во мне угодна Богу, ибо его благодать осенила меня. Если и ты тоже изменишь свою жизнь, Большой Джо, если ты оставишь пьянство, и драки, и девочек Доры Уильямс, то, быть может, ты почувствуешь то же, что и я.
Но Большой Джо крепко спал. Он всегда быстро засыпал, как только переставал двигаться.
Пилон уже не так явственно ощущал осенившую его благодать, потому что не мог больше рассказывать о ней Большому Джо, но он продолжал сидеть и смотреть на место, под которым покоился клад, а небо из темного становилось серым, и за туманами занималась заря. Он видел, как деревья обретали форму и выступали из сумрака. Ветер затих, из кустов выбежали маленькие голубоватые кролики и запрыгали по сухой хвое. Глаза Пилона слипались, но он был счастлив.
Когда рассвело, он ногой растолкал Большого Джо:
– Пора идти домой к Дэнни. Уже день.
Пилон отбросил крест, так как он больше не был нужен, и стер спасительную черту.
– А теперь, – сказал он, – мы должны запомнить это место по деревьям и камням, потому что никаких заметок делать нельзя.
– Давай выкопаем его сейчас, – предложил Большой Джо.
– И пусть вся Тортилья-Флэт явится к нам на подмогу, – саркастически закончил Пилон.
Они внимательно осмотрели все кругом, замечая:
– Вот три дерева рядом справа и два слева. Вон там кусты, а тут большой камень.
Наконец они ушли от клада, старательно запоминая дорогу.
В доме Дэнни они увидели усталых друзей.
– Вы что-нибудь нашли? – осведомились те.
– Нет, – быстро ответил Пилон, предупреждая признание, готовое сорваться с губ Большого Джо.
– Пабло думал, что видит свет, но свет исчез прежде, чем он до него добрался. А Пират видел призрак старухи, и с ней была его собака.
Пират заулыбался:
– Старуха сказала, что моя собака теперь счастлива.
– Со мной пришел Большой Джо Португалец, он вернулся из армии, – возвестил Пилон.
– Здорово, Джо.
– У вас тут очень неплохо, – сказал Португалец, непринужденно опускаясь в кресло.
– Держись подальше от моей кровати, – предупредил его Дэнни, ибо он знал, что Джо Португалец отсюда больше не уйдет. В том, как он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, чувствовалась домашняя небрежность.
Пират вышел во двор, забрал свою тачку и отправился в лес рубить дрова; но остальные пятеро улеглись, подставляя себя тем солнечным лучам, которые успели пробиться сквозь туман, и вскоре крепко уснули.
Когда они проснулись, день был уже в разгаре. Пробудившись, они потянулись, сели и скучным взглядом уставились на залив, на коричневый танкер, который медленно выходил в открытое море. Пират оставил на столе свои сумки, и друзья, открыв их, достали еду, которую собрал Пират.
Большой Джо направился по дорожке к покосившейся калитке.
– Вечером увидимся, – крикнул он Пилону.
Пилон провожал его тревожным взглядом, пока не убедился, что Большой Джо спускается по холму в Монтерей, а не поднимается к лесу. Четверо друзей расположились поудобнее и в приятной дремоте следили за тем, как наступает вечер.
В сумерках вернулся Джо Португалец. Пилон отвел его в угол двора, подальше от дома, и они коротко посовещались.
– Мы возьмем инструменты взаймы у миссис Мора-лес, – сказал Пилон. – Лопата и мотыга прислонены к ее курятнику.
Когда совсем стемнело, они отправились в путь.
– Мы идем в гости к девочкам, знакомым Джо Португальца, – сообщил Пилон остальным.
Пилон и Джо осторожно проникли во двор миссис Моралес и взяли взаймы лопату и мотыгу. И тут Большой Джо вытащил из придорожного бурьяна бутыль вина.
– Ты продал клад, – в ярости крикнул Пилон, – ты предатель, о собачья собака!
Большой Джо невозмутимо успокоил его.
– Я не сказал, где лежит клад, – заявил он с достоинством. – Я сказал вот так: «Мы нашли клад, – сказал я. – Но он принадлежит Дэнни. Когда Дэнни его получит, я займу у него доллар и заплачу за вино».
Пилон был ошеломлен.
– И тебе поверили и тебе дали вина? – с сомнением в голосе спросил он.
– Ну, – запнувшись, объяснил Большой Джо. – я оставил одну вещь в залог того, что я принесу доллар.
Пилон молниеносно повернулся и схватил его за горло.
– Что ты оставил?
– Только одно крохотное одеяло, Пилон, – жалобно проскулил Большой Джо. – Всего одно одеяло.
Пилон принялся его трясти, но Большой Джо был так грузен, что Пилону удалось встряхнуть только самого себя.
– Какое одеяло? – крикнул он. – Говори, какое одеяло ты украл?
Большой Джо захныкал:
– Только одно – у Дэнни. Одно-единственное. Ведь у него их два. Я взял только самое-самое крохотное. Не бей меня, Пилон. Второе было больше. А это Дэнни получит обратно, когда мы выкопаем клад.
Пилон одним рывком повернул его и вложил все свое негодование в меткий пинок.
– Свинья, – сказал он. – Подлый ворюга. Ты вернешь это одеяло, а не то я из тебя ремней понаделаю.
Большой Джо попробовал смягчить его.
– Я подумал, что ведь мы стараемся для Дэнни, – прошептал он. – Я подумал: «Дэнни будет так рад, и он сможет купить себе сто новых одеял».
– Замолчи, – сказал Пилон. – Ты вернешь это самое одеяло, или я тебя изобью камнем.
Он взял бутылку, откупорил ее и сделал несколько глотков, чтобы успокоить свою возмущенную щепетильность; а потом воткнул пробку обратно и не дал Португальцу ни капли.
– За эту кражу копать будешь ты. Бери инструменты и иди за мной.
Большой Джо заскулил, как щенок, и повиновался. У него не хватало мужества восстать против праведного гнева Пилона.
