Побудительным импульсом к написанию этого романа послужило желание свести воедино некоторые клише фантастики «Золотого века» и детективов «Золотого века», уделяя большее внимание второму, нежели первому. Своим знакомством со вторым массивом литературы, а в особенности с творчеством авторов, чьё влияние на эту книгу представляется наиболее заметным (Марджери Аллингем, Найо Марш, Дороти Ли Сэйерс, Майкл Иннес), я обязан матери, Меррил Уинн Робертс, которая прочитала больше таких книг, чем я съел горячих обедов. Ей и посвящается этот роман, со всей моей любовью.
Тюремные баллады
Когда в мир приходит новая жизнь, за нее надо платить жизнью.
[69]
Киплинг
Тюряга
Попался я в Тюрягу —
Достал такой постой:
Почти полгода, ей-же-ей,
В поганой сфере без дверей,
И дни бредут унылой чередой.
Попался я в Тюрягу,
Как шершень под стекло;
Вот меха-вертухай снует
То вверх, то вниз, а то вразлет,
И копы кажут звездное хайло.
Попался я в Тюрягу,
Нас тут таких мильон;
К извечной смене ночи-дня
Бечевкой приковал меня
Старинный и незыблемый Закон.
«Мэри Анна»
Я оплачивал твой стиль жизни, знаю цену каждому кутежу…
Теперь твой отец умирает, так слушай, что я тебе скажу!
КОМА спасет меня, думаешь ты? Это доктор талдычит? Он врет.
Завтра я стану трупом, и вся их наука мне жизнь не вернет.
КриОперативная как-бишь-ее лишь острее точит стилет,
Но лучше сдохнуть в кровати, чем в заморозке гнить десять лет.
Безносой в черном плаще и шлем-черепе нечем меня пугать;
Смерть – часть мира живых, сынок, ее гравитации не избежать.
Жизнь запускает нас в дальний полет, но вечен параболы гнет.
Я счастлив был тем, что жил, и теперь я счастлив, что жизнь умрет.
Полвека по всей Системе: Меркурий, Марс, – но полет конечен:
На счету моем миллиарды – лицо прикрыть оказалось нечем.
Два кредита, по одному на глаз, – вот ныне моя отрада,
И еще этот чип в кулаке – тайная, сын, для тебя награда.
Да, это не сома и это не Ра, но, Хэйвел, прошу тебя что есть сил:
Выполни просьбу, уважь старика.
Знаю, ты жизнь Зип-толпе посвятил,
Жизнь свою на деньги мои – ты тратил их будто бы по праву,
А сам полкредита не раздобыл на еду, жилье, мозгоправа.
Жил беззаботно за счет отца, жадно глотал кредитов струю —
И я тебя ими не попрекну, если ты выполнишь просьбу мою.
Строя суда, верфи и фабры, свои орбитали в небе столбя,
Я сделал дважды миллиард – и себя, но, черт возьми, не тебя.
Пилот уже в двадцать пять, в тридцать женат – вот я был каков!
Десять тысяч работников! Сорок космических грузовиков!
Теперь я почетный сенатор с Белой Звездой на пиджаке,
С генералами от индустрии, с президентами на короткой ноге.
Полвека бесконечной борьбы, пятьдесят тяжелейших лет,
Инвестиции в нептунианскую тьму и венерианский свет.
Я не начинал иждивенцем. Нашел работу, пахал тяжело,
Трудился как вол, до седьмого пота; теперь говорят, мол, свезло.
На каких колымагах служил я, боже, – древних, дыра на дыре;
Вокруг пустота и стынь, а ты летишь, как в картонном ведре,
Перегруз-койки для великанов норовят тебе дать по мурлу,
В другие, для карликов, хоть не ложись – проснешься опять на полу.
Сутками – не часами, четыре «же». Топливо – или комки,
Еле горящие, или взрывчатка, растертая до муки.
Пища – свиньи не стали бы жрать, экипаж – оторви да брось,
И страховка груза такая, что пилоту жить не сдалось.
Сложи и помножь: твой отец отлетал световой без малого год.
Я звался Отладчик, Пожарник и Бесстрашный Как Черт Пилот.
Хватался за всякую работенку, был согласен на всякий куш —
И либо сразу спускал все в карты, либо тратил на чушь.
Пока я не встретил твою мать и не женился, я был баклан.
На десять лет старше, мудра, как ИскИн, она сказала: нам нужен план.
Я стал отцом в тридцать три, кружил по Системе, судьбу дразня,
И пока твоя мать экономила деньги, я мужал день ото дня.
Летал бы себе, но она мне сказала: ты давно уже не юнец.
Она шла на риск, и я верил ей и брел за ней, как слепец.
Твою мать тормозил Закон, Метки держали ее в узде:
Она попалась на контрабанде, налогах и всяческой ерунде.
Ей обнулили кредитный рейтинг и запретили космополет —
Всё из-за иглы, пробившей случайно какому-то дурню рот.
В общем, я занял ей денег, она помогала платить по счетам,
На паях мы купили кораблик, намалевали свой знак по бортам.
Поймай они нас, ей светила промывка, а мне Сатурн и тюрьма,
Но мы все равно летали вдвоем и работали задарма,
И на долгих унылых орбитах нас вместе держали не только гроши —
Твоя мать не любила твердь и жила в пустоте по зову души.
Починка с горючкой в кредит, но Господь милосерден, без дураков:
Я основал «Красный Бык» – ныне в нем тридцать восемь грузовиков.
В реестр внесли меня одного, но только я был не одинок:
Почти что всем заправляла Мэри – никто лучше бы и не смог.
О, то были дни скорых грузов, и повсюду торговля цвела;
Меркурий нас должен был обогатить, только там твоя мать умерла…
Мы были хозяева сами себе и назвали корабль в честь нее,
И она умерла на борту «Мэри Анны». Сердце, о, сердце мое!
В меркурианском гравиколодце полным-полно чугуна.
Старателю, коль он добудет металл, за старанье воздастся сполна.
А у нас – ни бывалых шахтеров, ни машин, ни долот буровых,
Только разум да ветхий кораблик с продовольствием на двоих.
Наш метод добычи был вне закона – и небезопасен: впотьмах
Подлететь, прицелиться, скинуть бомбу, устроить шарах-бабах.
Ядерный взрыв был чудовищной силы, цветок – пугающей красоты,
Чугунные слитки огромных размеров влетели в объятия пустоты
На эллиптические орбиты – лови сетями, хватай рукой;
Для нас, придумавших смелый план, поток их был золотой рекой.
Подладиться под их дельты скорости – это был непростой сюжет:
