После этого Дубков еще пару месяцев ходил хмурый и постоянно рифмовал слово «валлоны» со всем известными резиновыми изделиями.
Сейчас же злорадная ухмылка Дубкова не сулила бельгийцам ничего хорошего. Вероятно, в этот момент он им напоминал повара, который с огромным ножом склонился над беззащитной брюссельской капустой.
Однако к чести Льва Николаевича, как показали дальнейшие события, опасения бельгийцев были напрасны.
Мячи имелись на каждой базе. Очистили грейдером площадку, утрамбовали снег, построили импровизированные ворота из пустых топливных бочек и по свистку судьи ринулись в бой.
Вратарем русских был чернокожий здоровяк Зэф Мичиган, механик. У противников – длинный как жердь метеоролог Эркюль Брессон. В том, что его поставили на ворота, бельгийцы пожалели практически сразу, как только Макмиллан, а потом и немец-биолог Ганс Крюгер засадили ему по два гола каждый почти в упор.
Но бельгийцы тут же ответили дублем вертолетчика Алекса Фрая, который, как поговаривали, даже подавал в юности определенные футбольные надежды.
Русские вышли на поле в свитерах и ушанках под звуки еще советского гимна. Бельгийцы же в патриотическом порыве нашили на свои свитера национальные флаги.
Колоритный вратарь Ложкин, суровый сибирский мужик, в свою очередь, активно занимался подрывной деятельностью, угощая каждого из соперников, кто оказывался поблизости от его ворот, пластиковым стаканчиком с самогонкой. Впрочем, бельгийским нападающим дважды предлагать не приходилось.
Импровизированные трибуны ревели и хлопали от восторга, наблюдая, как Макмиллан после каждого удачного паса ловко изображает танцы девушек из группы поддержки.
Это был даже не футбольный матч, а какое-то шоу с изначально известным финалом. Это была разрядка, и уставшие от работы полярники веселились, как могли.
Страсти кипели нешуточные. Соперники толкались, валили друг друга в снег, беззастенчиво хватали друг друга за руки и за ноги.
На поле творились настоящие футбольные «качели». Вперед выходила то одна команда, то другая.
Больше же всех отличился тот, от кого этого меньше всего ждали.
Отец Амвросий, сунув пальцы в рот, издал такой свист, что сам Соловей-Разбойник от осознания собственной некомпетентности пришел бы к былинным богатырям с повинной. Тут же ловко слепив снежок, он несильно, но метко запустил его в голову зазевавшегося де Йонга – плеймейкера соперников. Бельгиец с недоумением посмотрел на неожиданного снежкометателя, но тот лишь сделал максимально благообразный вид, скрестил руки на груди и уставился на небо, словно происходящее на поле его нисколечко не интересовало. Впрочем, и этого неугомонному в этот день батюшке показалось мало. Вновь оглушив соседей свистом, он во все горло заорал:
– Бельгия – параша!
Русская трибуна в едином порыве вспомнила универсальную спортивную кричалку:
– Победа будет наша!
Дальше русским болельщикам указания не требовались. Кричалка еще многократно пронеслась над окрестностями. Отец Амвросий даже некоторое время поизображал из себя дирижера. И делал это он с таким важным видом, словно управлял хором Пятницкого. В ответ бельгийцы обидно свистели и вразнобой на своем языке что-то кричали. Вероятно, тоже обидное.
Подбежавший к кромке поля Дубков, задыхаясь от смеха, спросил:
– Батюшка, вы что ж творите?
Отец Амвросий лукаво улыбнулся и, пригладив бороду, ответил:
– Я, сын мой, в молодости своей неразумной в фан-движении «Зенита» состоял.
Серьезный и правильный священник так себя вел специально. Он понимал, что такое поведение повеселит всех, и именно эта правильность, из-за человеколюбия, и подтолкнула его к легкому шутовству.
Ну а впрочем, закончилось все, как обычно, дружеской ничьей 10:10 с последующим братанием, кучей-малой и совместной фотографией. Вратарь Ложкин при этом решил изобразить тушу поверженного медведя, завалившись на снег на переднем плане. Сразу несколько человек с удовольствием поставили ноги на «медведя», вживаясь в роли доблестных охотников.
По поводу окончания важнейшего спортивного мероприятия и вечной российско-бельгийской дружбы Дубков предложил тут же основать Футбольную Федерацию Антарктиды, чем вызвал бурю смеха. По умозаключению Льва Николаевича, эта Футбольная Федерация не подпадала ни под одну континентальную ассоциацию. А следовательно, сборной Антарктиды было гарантировано без всякого отборочного турнира место на любом чемпионате мира.
Окончанием же вечера стал импровизированный банкет и салют.
Достали несколько ракетниц и – айда в небо стрелять: красные, зеленые, синие вспышки. Лица людей освещались яркими сполохами, и на сердце у каждого было весело и тепло.
Но вдруг небо изменилось. На фоне разноцветных бисеринок начали появляться желто-красные всполохи… Люди сначала подумали, что это тоже фейерверк, но очень быстро радость сменилась удивлением, а удивление страхом.
– Война! – спотыкаясь, бежал к полю радиоинженер русских Юрка Нахапетов. – Война!
То, что они поначалу приняли за праздничные залпы, оказалось ядерными космическими взрывами…
Это было их последнее лето. Июль рокового две тысячи тринадцатого года.
Мигель вздрогнул и проснулся. На сердце было тяжело. Ему давно уже не снились никакие воспоминания.
Но в последнее время их почему-то становилось все больше.
* * *
Из русской части команды бодрствовал лишь один Батон. Сидя в своей палатке, он что-то негромким хриплым голосом напевал себе под нос и скоблил заросшую щеку армейским ножом. У ног Батона копошилась Чучундра.
– Что, хвостатая? Променяла нас с тобой Лерка, а? Променя-яла. Богу и ладану отдалась. Попу заморскому, хех. Экзотика, м-мать. Ну, ничего. Мы с тобой и так как-нибудь проживем, верно?
Устроившись рядом с его ботинком, мышка деловито чистила мордочку. Прервав бритье, Батон коротко приложился к початой пластиковой бутыли сивухи, которую нацедил из аппарата на камбузе втайне от поваров. Сотканный из водорослей и грибов, мутный приторно-кислый алкоголь привычным теплом растекался по телу. Успокаивал. Баюкал голову, укутывая мысли в теплую вату. Батон снова бухал, и Батону становилось нестерпимо хорошо. Отчаянно хотелось горланить. Душу рвать.
Родина.
Еду я на родину,
Пусть кричат – уродина,
А она нам нравится,
Хоть и не красавица,
К сволочи доверчива,
Ну, а к нам – тра-ля-ля-ля…
Охотник потихоньку в одиночестве добивал бутылку, не заботясь о том, где будет потом похмеляться. Если помногу цедить, поварята быстро просекут. Плевать. Да и растягивать не хотелось, пока вливалось хорошо.
Хотел ли он сам домой? Если бы Батона спросили, он не смог бы дать ответа. Где теперь у каждого из них была их мифическая Родина? Нет больше той великой страны. Пусть и разворованной. Пусть в чем-то неправильной. Лисица хитра, да шкуру ее купцам продают. Но страна все равно была своя…
