Архенбах не знал этого наверняка, а если быть точнее, то и вовсе не ведал, так это или нет, но сказал, дабы поддержать друга в трудную минуту.
– А, может, ну ее? – Чейт посмотрел на голову и кисло скривился. – Может, лучше оставить? Пусть себе лежит? А когда приду к шохенам, скажу, что видел, мол, мертвую голову.
– Плохая мысль, – удрученно покачал головой Архенбах. – Очень плохая мысль…
Видимо, он собирался развить эту очень плохую мысль, но треск и скрежет рвущегося металла не позволили ему сделать это. Сначала ворвавшиеся в комми помехи заглушили голос Архенбаха. А затем и изображение гронца пропало.
Чертыхнувшись, Чейт пару раз нажал кнопку вызова и с надеждой глянул в небо. Однако экономия на средствах связи, похоже, имела необратимые последствия.
Конечно, можно было дождаться запланированного сеанса связи. Да только особого смысла в том не было. В принципе, Чейт был согласен с Архенбахом. И как с адвокатом, и как с другом. Лучше было взять голову с собой. В конце концов, если он и нарушит при этом какие-то местные обычаи, то все можно будет списать на то, что он чужак. А следовательно, существо не совсем полноценное. Уж что-что, а юродивого изобразить Чейт, если потребуется, сумеет. Особенно ежели от этого будет зависеть его жизнь. Если же он бросит голову там, где нашел, то это может быть расценено как откровенное пренебрежение, проявленное чужаком в отношении останков одного из местных жителей. Они ведь могут решить, что для него голова их мертвого соплеменника все равно что камень на пути, который можно легко переступить и дальше идти. А то ведь и еще чего хуже могут подумать. И если даже после этого они не отрежут чужаку голову, то уж точно не захотят иметь с ним никаких дел. А это уже будет означать, что все деньги, вложенные Чейтом А и Архенбахом с Грона в дело, которое они вознамерились провернуть на Дзитте, вылетят в дюзу. Да-да, в ту самую дюзу, с помощью которой когда-то очень давно первая ракета-носитель оторвалась от поверхности Земли. Для того чтобы несколько столетий спустя Чейт А, далекий потомок тех самых отважных землян, оказался на Дзитте. И пустил здесь в дюзу все свои сбережения.
Нет, такого Чейт не мог допустить!
С каким бы выражением лица смотрел он после этого в глаза Архенбаховой жене и детишкам? Обзавестись собственным потомством Чейт так и не удосужился. Поэтому к Архенбахову выводку – тринадцать штук! вы только представьте! – относился как к родным.
Стараясь думать лишь об Архенбаховых малютках, Чейт вытянул из тюка с походной амуницией новенькую майку и содрал с нее полимерную вакуумную упаковку. Затолкав майку обратно в тюк, он надел прозрачный пластиковый пакет на руки и до упора растянул его в стороны. Получилось что-то вроде одной большой рукавицы на обе руки. Присев на корточки, Чейт расправил надетый на руки пластиковый пакет, растянул его по углам и поднес к мертвой голове. Представив, что перед ним арбуз, Чейт кончиками пальцев чуть приподнял голову и быстро вывернул пакет наизнанку, так что голова оказалась внутри. Перехватив горловину пакета в кулак, Чейт несколько раз крутанул груз и прижал образовавшийся тяж вакуумным зажимом. Благодаря мутному пластику то, что лежало в пакете, и в самом деле напоминало… Чейт задумался. А в самом деле, что оно напоминало?.. А, впрочем, какая разница! Главное, на какое-то время о голове можно было забыть. Чейт слегка подбросил упакованную в пластик голову, как будто хотел прикинуть ее вес. Или прицеливался для отличного броска. У него в руках был просто некий предмет. Без названия и без истории. Не вызывающий никаких эмоций. Чейт приоткрыл установленный на ровере холодильный контейнер и кинул в него пакет. Хлопнул по крышке ладонью и улыбнулся, услыхав, как щелкнули автоматические запоры.
– Отличная работа! – похвалил сам себя Чейт.
Если бы рядом находился кто-то еще, он мог бы проявить соответствующую скромность, рассчитывая на похвалу из чужих уст. А так все приходилось делать самому.
Впереди у него были еще четыре дня пути.
Четыре дня под солнцем.
Четыре дня среди высохшей травы, колючего кустарника, ящериц и совсем, видно, сдуревших от жары карфангов.
Еще четыре дня в пустыне… Или полупустыне?..
Да, впрочем, какая разница!
От жары Чейт не страдал. Во-первых, он был ко всему привычен. Во-вторых, у него имелась одежда из нанопористой синтетики, разработанной специально для жаркого и сухого климата, а также запас крема от загара. И, наконец, в-третьих, холодильник ровера размеры имел немалые и был набит как вкуснейшей снедью, так и прохладительными напитками.
Одним словом, экспедиция была подготовлена самым наилучшим образом. Разве что только связь порой глючила. Ну а, скажите на милость, где она не глючит? Вспомните хотя бы о Двух Днях Великого Молчания в Метрополии, когда по никому не понятной причине слетели с катушек системы сразу у всех шестидесяти девяти провайдеров. Включая резервные и аварийные каналы связи. Та еще была заваруха! Особенно в международных космопортах и на пересадочных станциях. Там, говорят, такое творилось! На Баве-12 чуть было до каннибализма не дошло!.. А всего-то, казалось бы, ничего – два дня без связи.
Впрочем, Чейту ничего подобное не грозило. Уверенность в себе и самообладание он не терял никогда. Даже в условиях полной сенсорной депривации.
А задача, стоявшая перед ним, была настолько проста, что справиться с ней смог бы и ребенок. Если ему все как следует объяснить.
Чейт же не просто делал свое дело, но еще и удовольствие при этом старался получить. Во время движения, сидя на краю платформы ровера, он попеременно читал то Витгенштейна, то Вудхауза. По настроению. Кому-то подобный выбор мог показаться странным, но Чейту не было никакого дела до того, что могли подумать о нем другие. Во-первых, никого рядом не было. А во-вторых, он читал то, что казалось ему интересным и доставляло удовольствие. Те, кто не понимает, что это такое, слушают аудиокниги. На привалах Чейт не просто торопливо заглатывал пищу, чтобы поскорее двинуться дальше, а внимательно всматривался в окружающий пейзаж. Картинка была не столько убогая, сколько однообразная. Однако Чейту доводилось наблюдать аборигенов, часами завороженно – иначе и не скажешь – глядящих на плавно изгибающуюся линию горизонта. И если шохены находили какой-то смысл в созерцании сей, не сказать что странной, скорее уж своеобразной, картины, так почему бы и ему не попытаться? И временами ему казалось, что он видит то же самое, что и шохены. Вот только, в отличие от дзиттеров, он не мог понять смысл увиденного. А когда опускалась ночь и где-то невдалеке противными голосами начинали перекликаться кукуи, а может, какие другие твари, Чейт смотрел на темное небо и думал о том, что сколько бы имен и названий ни придумали для него прозаики и поэты, ночное небо навсегда останется чем-то непостижимым и странным для людей, каждый из которых, вглядываясь в море кромешного мрака, неизменно думает о чем-то своем. И почему так – никто не знает. Но и поделать с этим ничего нельзя. Да и нужно ли?
Работа же, которой занимался Чейт при помощи и поддержке взирающего на него с дзиттоцентрической орбиты Архенбаха, заключалась в следующем. Подчиняясь точным указаниям напарника и время от времени сверяясь со спутниковым навигатором, Чейт двигался через пустыню или, может, полупустыню – он так и не смог до конца понять, в чем тут разница, – и в строго определенных местах вбивал выкрашенные красной краской невысокие колышки с пучками разноцветных веревочек, завязанных причудливыми узелками.
