— Да, я уже понял.
Колоссальным усилием воли я заставил себя заткнуться, а он задумчиво уставился в окно. Наверное, наслаждался долгожданной тишиной.
Наконец Шурф сказал:
— Уличное происшествие, свидетелем которого ты случайно стал, и твоя так называемая вина — это две разных проблемы. И рассматривать их следует независимо друг от друга. Не приписывать леди Шиморе заведомо преступные намерения, желая убедить себя, что она осталась такой же отчаянной ведьмой, какой была до изгнания. Но и не игнорировать некоторые подозрительные детали её поведения, памятуя о собственной необъективности. Когда хочешь разобраться в деле, сперва следует изъять из него личную заинтересованность, которая мешает ясно мыслить и заставляет интерпретировать любые факты выгодным для тебя образом. Прости, что говорю банальности, но иногда об этом приходится напоминать.
Я молча кивнул, потому что был согласен с каждым его словом.
— Что касается поведения леди Шиморы, я бы на твоём месте тоже им заинтересовался, — добавил мой друг. — Любой двусторонний контакт бодрствующего со сновидцем сам по себе довольно любопытное и пока малоизученное явление. К тому же, я, как и Абилат, никогда прежде не слышал, что в Суммони, да и вообще где-либо в Уандуке существует традиция исцеления в сновидении. Тем более удивительно утверждение, будто именно с этого там начинается обучение новичков. Вполне допускаю, что леди сказала тебе правду, вернее, просто повторила слова своего наставника, но если так, значит её обучал чрезвычайно интересный человек. И, как всегда в подобных случаях, сразу встаёт вопрос: чему именно её обучали? И, что ещё более важно, каким образом работают эти методы здесь, в Сердце Мира? Каких сюрпризов нам следует ожидать?
Я снова кивнул, поскольку и сам уже успел об этом подумать. Раз триста пятьдесят.
— А что до твоей вины перед леди Шиморой и её товарищами, прими мои поздравления, сэр Макс. Это настолько нелепо, что ты даже меня сумел удивить. Я привык думать, будто очень неплохо тебя знаю. И твоя сверхъестественная способность устроить драму на пустом месте для меня совсем не секрет. Но что место может оказаться до такой степени пустым, а драма при этом настолько масштабной, я всё-таки не предполагал.
— Почему это — на пустом? — удивился я. — По-моему, у меня есть основания…
— Да нет у тебя никаких оснований, — отмахнулся он. — Ладно, если хочешь, давай разбираться по пунктам. Смотри: во-первых, ты сейчас почему-то рассуждаешь так, словно эти молодые люди были отправлены в изгнание исключительно по твоему капризу. Вынужден напомнить: дело обстояло иначе. Они нарушили закон Соединённого Королевства и были наказаны согласно всё тому же закону. Это ты, надеюсь, осознаёшь?
— Да, но…
— «Да» звучит обнадёживающе, а с «но», будь добр, повремени, пока не дослушаешь. Насколько я помню подробности того дела, первоначально сэр Джуффин намеревался отправить в ссылку всех восьмерых, а ты предложил дать им возможность выбрать между изгнанием и заключением в Холоми. А вовсе не обрёк так называемых «бедных детей» во главе с леди Шиморой на многолетние скитания с целью получить возможность издевательски не осведомляться об их делах, как можно подумать, слушая тебя сейчас.
Я уныло кивнул. Дескать, ладно, не обрёк. А фигли толку.
— Собственно, всё, что ты сделал — лично вывез их за пределы Угуланда. Как человек, неоднократно путешествовавший в твоём обществе, сомневаюсь, что совместная поездка причинила осуждённым непереносимые страдания, нанесшие невосполнимый ущерб их психике.
Я невольно улыбнулся.
— Страданий точно не было. Насчёт невосполнимого ущерба не так уверен.
— Имеешь в виду, что ты им понравился? — усмехнулся мой друг. — Произвёл неизгладимое впечатление, потому что смотрел на них как на равных, говорил всякие вдохновляющие вещи и казался человеком, рядом с которым хочется оставаться вечно? От лица всех твоих многочисленных жертв, сэр Макс, уверяю тебя, что с этим вполне можно жить. Причём даже лучше, чем прежде.
Я ошеломлённо моргнул. Иных контраргументов у меня пока не было.
— Главный секрет твоего обаяния состоит в том, что ты нас идеализируешь, — сказал Шурф. — И меня, и этих ребят, и вообще всех, кто хоть сколько-нибудь тебя заинтересует. И делаешь это настолько убедительно, что мы тебе верим. И даже отчасти превращаемся в удивительных незнакомцев, великодушно выдуманных тобой ради обретения какого-нибудь дополнительного, одному тебе необходимого смысла. Ну и заодно для того, чтобы было проще с нами уживаться. Поскольку чего-чего, а снисходительности в тебе нет совсем. Что на самом деле только к лучшему. Снисходительность, вопреки общепринятым представлениям, куда большее зло, чем непримиримость.
Контраргументов у меня так и не прибавилось. Поэтому пришлось снова моргнуть. Ещё более ошеломлённо.
— А чему ты собственно так удивляешься? — спросил Шурф. — Ничего нового я тебе не сказал. Ты и сам знаешь, что обычно нравишься людям. Это происходит, в первую очередь, потому, что в твоём присутствии они начинают нравиться себе. Конечно дети, которых ты увозил в ссылку, смотрели на тебя, как арварохцы на изображения своего Мёртвого Бога. Рядом с тобой они ощущали себя настоящими героями, могущественными колдунами, без пяти минут обладателями всех тайн и сокровищ Мира — приятный, возвышающий опыт, который даёт хороший настрой, иначе говоря, приносит удачу. Нона тебя эта их естественная реакция не накладывает никаких дополнительных обязательств. Мне казалось, ты это и сам прекрасно понимаешь. Во всяком случае, прежде ты не считал себя обязанным всю жизнь опекать каждого, кому имел неосторожность понравиться.
— Опекать, не опекать, а всё-таки время от времени интересоваться их делами мог бы, — вздохнул я.
— Они тоже могли, — пожал плечами мой друг. — Никто не мешал твоим юным приятелям прислать тебе зов и рассказать о своих делах, или попросить совета. Можно сколько угодно оправдываться стеснительностью или опасением показаться назойливыми, но на мой взгляд, если человек не сделал чего-то настолько простого в исполнении, значит, недостаточно этого хотел. До сих пор ты придерживался сходной позиции. Что это вдруг с тобой стряслось?
— Нннууу… — протянул я. И уже приготовился повторить на бис свои покаянные рассуждения, на три четверти состоящие из скорбных междометий, но Шурф внезапно сменил тему.
— Уандукская магия — очень интересная штука, — задумчиво сказал он. — У нас о ней очень мало знают — прежде всего потому, что не слишком интересуются. Высокомерная уверенность, будто вдали от Сердца Мира ничего интересного происходить не может, имеет власть даже над лучшими из умов; собственно, мне самому понадобилось немало времени, целый хор авторитетных мнений и несколько чрезвычайно вдохновляющих практик, чтобы окончательно избавиться от этого заблуждения.
— Ты это к чему? — насторожился я.
Но Шурф только отмахнулся. Дескать, сейчас сам поймёшь.
— Древние кейифайские колдуны, чьё наследие лежит в основе современных магических практик Уандука, придавали огромное значение эмоциональной сфере и стремились установить над ней полный контроль. «Глупец стремится к власти над чужим телом, кошельком и умом, мудрец — только к власти над чужим сердцем, ибо сердце приведёт с собой и ум, и тело, и кошелёк», — так семнадцать тысяч лет назад писал в наставлении сыновьям выдающийся мыслитель и чародей своего времени, предок нынешнего куманского халифа Удара цуан Афия. И, как ты понимаешь, теоретическими рассуждениями он и его коллеги не ограничивались. За минувшие тысячелетия уандукские маги создали неисчислимое множество способов влиять на настроение, чувства и переживания других людей. Собственно, уандукская любовная магия, получившая у нас довольно широкую известность благодаря обострённому интересу обывателей к этой теме — всего лишь небольшая часть обширной области знаний об устройстве психики человека и приёмов, позволяющих сознательно ею управлять.
