Иллайуни покачал головой.
— Этого я тебе объяснять не буду. Не желаю говорить о Вратах, которые открывались без моего участия. В этом вопросе я ревнив, как дикие уроженцы далёкого севера. Мне обидно, что твои Врата открыл не я.
— Но кто? — растерянно спросил я. — И почему я сам ничего об этом не знаю?
— Наверное потому, что ты довольно легкомысленный человек, — предположил Иллайуни. — Или просто пьёшь слишком много вина и не замечаешь, что с тобой происходит?
— Да не то чтобы…
— Или у тебя настолько невыносимый характер, что твоя смерть сама сбежала от тебя на край Мира? — насмешливо предположил он.
Я подумал, что последняя версия как раз вполне похожа на правду. Но не стал ничего говорить. Вместо этого снова сосредоточился на дыхании. Иллайуни, конечно, сам виноват, что заставил меня нервничать; с другой стороны, если он и правда решит спрятаться от моего беспокойства на морском дне, получится довольно обидно.
— Ты пришёл сюда с множеством вопросов, но похоже совсем не готов услышать ответы, — заметил Иллайуни. — Но сегодня я немилосерден, и ты всё равно их получишь, хочешь того или нет. Слушай же: я ушёл из Харумбы, потому что мне наскучило изгонять смерть из умирающих. Это изящное искусство, требующее точности и сноровки, но толку в нём мало. Теперь я отворяю Врата тех, кто ещё полон жизни. Меня это развлекает и вдохновляет, а людям может пойти на пользу. Я учу их жить в разлуке с собственной смертью. Дело почти безнадёжное, но мне оно по душе.
С этими словами он улёгся на песок, опустил голову мне на колени, закрыл глаза и умиротворённо улыбнулся, словно только что завершил очень трудное дело и остался доволен тем, как у него получилось.
А я растерянно смотрел на него сверху вниз.
У Иллайуни было удивительное лицо — зыбкое, как рябь на воде. При этом его черты оставались вполне неизменными, менялось скорее впечатление от них. Вот прямо сейчас мне казалось, что левая половина лица принадлежит утончённо красивой старухе, а правая — вполне заурядному мужчине средних лет; в целое эти две половины никак не складывались. При этом, чем дольше я смотрел, тем яснее видел, что старуха вовсе не так уж стара и не слишком красива, а взрослый мужчина становится всё больше похож на ребёнка — что за безумный калейдоскоп!
— Если бы ты захотел у меня учиться, я бы сейчас поведал тебе по большому секрету, что открыть Врата и выпустить смерть, не убив человека, можно только когда он спит и видит тебя во сне, — сказал Иллайуни таким сонным голосом, словно успел задремать, а я разбудил его своим внимательным взглядом. — А потом добавил бы: смерть, вопреки окружающим её легендам, вовсе не разумное существо, с которым можно договориться, она — только сила, импульс, удар изнутри или снаружи, это уж как повезёт. Не с кем там договариваться. И остановить её невозможно, только исчерпать. Поэтому если знахарь, отворивший Врата, хочет, чтобы смерть никогда не вернулась домой и не убила его подопечного, он должен принять удар на себя, умереть чужой смертью, израсходовать её силу по назначению. И это тоже следует делать во сне. Такое изысканное удовольствие: умереть и сразу проснуться, а значит — воскреснуть. Очень это люблю. Из тех редких развлечений, которые не приедаются. Интересно, а тебе понравилось бы? Но нет, этого мы с тобой никогда не узнаем. Ты не захочешь пойти ко мне в ученики, упрашивать бесполезно, я тебя насквозь вижу. Знал бы ты, как мне жаль!
Менке адресовал мне сияющий взгляд. Дескать, теперь вы знаете, чем мы тут занимаемся. А вовсе не зелья от запора для местного населения варим, как вы наверняка думали.
Ну, не то чтобы я действительно так думал. Но Менке честно заслужил этот миг торжества. Поэтому я не стал скрывать от него, что ошеломлён внезапно открывшейся правдой. Да и, положа руку на сердце, хрен бы я это скрыл, даже если бы очень захотел.
«То есть, пока всё остальное человечество дурью мается, вы тут потихоньку делаете людей бессмертными?» — спросил я его, воспользовавшись Безмолвной речью.
«Ну, что-то вроде того», — скромно ответил рыжий Менке, ещё несколько лет назад подрабатывавший уборщиком в столичных трактирах и клубах, случайно связавшийся с дурной компанией юных колдунов-самоучек и загремевший в ссылку вместе с приятелями. Как же всё-таки причудливо тасует свою карточную колоду прекрасная вдохновенная психопатка, которую обычно называют «судьбой».
Если бы у судьбы было человеческое лицо, готов спорить, она бы выглядела в точности как Иллайуни.
От размышлений меня отвлёк тот факт, что покоящаяся на моих коленях голова стала заметно тяжелей. Миг спустя, Иллайуни подскочил, как будто я уколол его шилом, уселся напротив и испытующе заглянул мне в лицо.
— Это ты нарочно? — спросил он.
— Что — нарочно? — опешил я.
— Меня усыпляешь — нарочно? Никогда не было со мой такого — чтобы рядом с чужим человеком, да ещё таким беспокойным, и вдруг задремать.
— Вообще-то, я знаю как минимум два способа насильно усыпить человека, — подумав, признался я. — Но оба ужасно хлопотные, нечаянно такое не сделаешь, а нарочно — зачем? Я слишком ленив, чтобы колдовать без крайней нужды. Может быть на тебя просто подействовала моя усталость?
— А ты от меня устал? — польщено спросил Иллайуни.
Никогда не знаешь, кому что может показаться комплиментом. Меламори, например, приходит в восторг, услышав: «На тебя страшно смотреть», Шурф чрезвычайно высоко ценит признания, что в старые времена я бы непременно постарался его съесть, сэр Джуффин Халли натурально расцветает, когда его называют карточным шулером, а этому красавцу приятно быть утомительным.
Ладно, почему бы его не порадовать.
— Есть такое дело, — сказал я. — Устал. Вдруг захотелось, чтобы ты замолчал — не навсегда, конечно, а на какое-то время, пока я обработаю полученную информацию и как-нибудь с ней смирюсь.
— Ненадёжный ты всё-таки человек, сэр Макс из Ехо, — усмехнулся Иллайуни. — Сам не знаешь, чего тебе надо. Только что сходил с ума от любопытства, а теперь — от того, что я его удовлетворил.
— Ну так наоборот, очень надёжный, — возразил я. — Что бы ни случилось, можешь не сомневаться, что я всё равно буду честно сходить с ума, невзирая на внешние обстоятельства. Никому не дам сбить себя с толку!
Иллайуни одобрительно рассмеялся и внезапно так резко постарел, что я даже забеспокоился, всё ли с ним в порядке. Может быть, я оказался слишком тяжёлым собеседником?
Но буквально через несколько секунд он снова выглядел почти мальчишкой. Или даже девчонкой — отчаянно некрасивой, но гипнотически притягательной, как глубокая вода.
— Всё-таки очень жаль, что ты пришёл ко мне не учиться, — сказал он. — И даже не за бессмертием. Хотел бы я посмотреть, как ты умираешь и воскресаешь… А кстати, зачем?
— Зачем — что?
— Зачем ты сюда пришёл? Ясно, что не ради знакомства со мной. И не за моими тайнами — ты даже сейчас, услышав кое-что интересное, явно не горишь желанием вызнать подробности. Тогда зачем?
