Надо сказать, это небрежное «и тысячи лет не пройдёт» впечатлило меня куда больше, чем всё остальное, что он сказал. Всё-таки очень трудно привыкнуть к лёгкости, с какой в этом Мире жонглируют четырёхзначными числами, причём не только бессмертные кейифайи из далёкого Уандука. Далеко не только они.
— Со вторым мальчиком получилось ещё интересней, — сказал Иллайуни. И снова постарел — не то чтобы придать значительности своим словам, не то просто так, по причине врождённой зыбкости.
Я насторожился, потому что его «второй мальчик» теперь жил не где-нибудь, а у нас, в Ехо. И, между прочим, влип в крайне неприятную историю… Так, стоп. Об этом мы договорились ещё хотя бы два часа не думать. Впрочем, уже наверное полтора.
Сделав глоток жёлтого вина, я почувствовал, что его кисло-сладкий вкус стал гораздо ярче. Это непорядок. Сейчас Иллайуни, чего доброго, откажется со мной болтать. Скажет: ты начал слишком громко дребезжать и лязгать, давай, дуй отсюда, пока я цел.
Но он не стал придираться. А принялся рассказывать дальше:
— Карвен с трудом усваивал то, чему я его учил, хотя был чрезвычайно заинтересован в предмете. Я не раз советовал ему плюнуть на знахарство: эта профессия подходит далеко не всем. Но мальчишка упёрся: жизнь и смерть это самое главное, хочу всё о них узнать! Не то чтобы упрямство привело его к успеху, а всё-таки наши занятия оказались довольно полезны: развили другие его способности. Уезжая отсюда, он умел делать вещи, которым лично я его не учил. Но удивляться тут особо нечему. Чего только порой не нахватаешься у потусторонних видений, правда, сэр Макс?
И подмигнул лукаво. Дескать, кто-то, а уж ты поймёшь.
— Вот как, — растеряно откликнулся я. — И что же это за умения?
— Да я особо не вникал, — отмахнулся Иллайуни. — Нельзя быть сведущим абсолютно во всём, и я не исключение. Скажем, в магии, которая даёт силу таким, как ты, вообще ничего не смыслю. И, положа руку на сердце, совсем не уверен, что хотел бы. Поэтому вряд ли могу удовлетворить твоё любопытство. Знаю только, что почти всякий раз, оказавшись в рабочем пространстве глубокого сновидения, он вместо того, чтобы заниматься работой, исчезал по каким-то своим делам. Впрочем, исправно просыпался в положенный срок и рассказывал о каких-то удивительных местах, которые, судя по описанию, вряд ли находятся в этом Мире. Я не бранил его за отлучки: свою природу не обманешь, по крайней мере, не на такой глубине. Время покажет, к чему придёт этот мальчик — если конечно, у него будет время. Иногда я досадую, что поспешил открыть его Врата. Мне было интересно узнать, что из этого выйдет; к тому же, здесь, рядом со мной, Карвен находился в безопасности. Но сможет ли он уцелеть в ваших краях, где всё исполнено силы, превосходящей насущную необходимость в ней? В этом я не уверен. Впрочем, что сделано, то сделано. Следующий ход не за мной.
— Вот как, — повторил я. — Вот оно значит как.
— О, да ты всерьёз намерен на меня рассердиться, — сказала усталая женщина, на которую стал похож Иллайуни. — Дело хозяйское, только пользы от этого немного, а вечер будет испорчен для нас обоих.
Она безмятежно улыбнулась и улеглась на песок. Стремительно постарела одной половиной лица, заметила моё пристальное внимание, скорчила уморительную рожу, показала язык и отвернулась, закрывшись своими роскошными волосами, как покрывалом — дескать, хватит пялиться, надоело тебя развлекать.
Однако буквально несколько секунд спустя, ослепительный юноша, в которого превратилась старуха, сел рядом со мной на корточки и торопливо зашептал в самое ухо:
— Перед тем, как отпустить мальчишку домой, я предложил снова закрыть его Врата. Накрепко запертые Врата гарантируют безопасность, но о магии и любви тогда лучше сразу забыть. Многие согласились бы на такой обмен, не раздумывая, люди дорожат безопасностью и покоем; как знать, возможно, я бы и сам пожелал для себя подобной судьбы, доведись мне родиться недолговечным человеком, вроде вас. Но он выбрал рискнуть, остаться открытым Миру, силе и смерти. Безрассудный выбор, я за него очень рад. Как и за Таниту. Впрочем, в ней-то я с самого начала не сомневался. Замечательная девочка. Если бы не её удивительное и совершенно излишнее при нашем здешнем образе жизни призвание, оставил бы её при себе навсегда — не учиться, а просто для счастья, хоть и зарекался связываться с уроженцами Хонхоны, насмотревшись на свою горемычную родню… А ты давай, пей вино. Сейчас оно наверняка покажется тебе достаточно кислым — приятный, освежающий вкус.
Он, конечно, был прав — во всём, включая зарок не связываться с жителями Хонхоны. Мы — те ещё подарки, все как один.
— А что Айса? — спросил я, поставив бутылку обратно на тёплый песок. — Я так понял, ей у тебя пришлось нелегко.
— Это ещё вопрос, кому из нас пришлось по-настоящему нелегко.
— Ну да, — невольно улыбнулся я. — Могу тебе посочувствовать.
— На самом деле девочке и правда не повезло, — сказал Иллайуни. — Думаю, я — худшая неудача в её коротенькой жизни. Но тут ничего не поделаешь, такая уж ей досталась насмешливая судьба: в ранней юности, когда сила опьяняюще велика, а гордыня многократно её превосходит, оказаться приставленной к делу, к которому не имеешь вообще никаких способностей. Сновидения — не её стихия. Она рождена для этой вашей яростной грубой магии, которая творится исключительно наяву. С таким обстоятельством довольно легко смириться, когда ты взрослый человек, осознающий всё многообразие открытых тебе чудесных возможностей, но очень трудно справиться в юности, когда каждый шанс кажется единственным. Я старался щадить её чувства: учил всяким пустяковым фокусам, называя их «древними тайнами», но девочка оказалась слишком умна, чтобы поверить мне на слово. Не могла не видеть, что этими «древними тайнами» здесь владеет каждый второй рыбак. И смириться с тем, что делать ей рядом со мной совершенно нечего, тоже не могла. А ведь ей, в отличие от остальных, было куда податься. Она — дочка очень богатых родителей, могла бы приятно провести годы изгнания, разъезжая на уладасе по Пути Великолепия, вкушая пэпэо в лучших притонах Кумона, наслаждаясь шиншийскими песчаными банями, или… впрочем, что толку перечислять удовольствия, не сумевшие её прельстить.
— Её можно понять. При всём уважении к кумонским притонам, к секретам бессмертия там особо не приобщишься, — невольно усмехнулся я.
— Это уж как повезёт, — серьёзно возразил Иллайуни. — Знавал я одного матроса, чьим соседом по ложу в Ночном Павильоне — а заведение с худшей репутацией во всём Кумоне ещё поискать! — оказался сам Абуан Найя Леймури Бин Цуан Кумухар Цан Марай Майова, мой беспутный двоюродный прадед, герой чуть ли не половины здешних легенд. И не сходя с места, подробно разъяснил счастливчику, как отыскать кратчайший путь в Черхавлу, а потом своими сияющими руками записал для него пятнадцать дюжин правил поведения, позволяющих там уцелеть и даже уйти с добычей. А возможно, открыл счастливцу ещё пару сотен наших древних фамильных секретов — наслаждение всегда делало бродягу Леймури не в меру болтливым… Впрочем, неважно. Я только и хочу сказать, что для этой девчонки всё что угодно было бы лучше, чем сидеть тут со мной, с каждым днём теряя веру в себя. С другой стороны, это прекрасное испытание! Если справится сейчас с иллюзией собственной беспомощности, её уже никогда ничем не проймёшь.
